Александр Лебедь - За державу обидно Страница 30

Как это ни странно, при таком, прямо скажем, небогатом арсенале воспитательных приемов Меджид пользовался колоссальным, непререкаемым авторитетом как в солдатской, так и офицерской среде. Почему? Мне думается, потому, что был лично храбр, никогда не прятался в бою за спины солдат, уверен в себе красивой мужской уверенностью. Предельно заботлив. Как бы ни складывалась обстановка, проверит, сыты ли солдаты, хорошо ли размещены, качественно ни перевязаны легкораненые. Всякого рода касательные ранения не являлись основанием для эвакуации. Проверит посты, мимоходом несколькими словами ободрит солдат, ляжет последним, встанет первым. Странным он был начальником политотдела. Я бы сказал, незамысловато-сложный. Здесь, наверно, уместно будет сказать несколько хулительных слов глупости. Дорогая она, глупость. Я вел тщательный личный учет потерь в батальоне. С чистой совестью могу сказать, что я делал все, чтобы сберечь людей. Дело прошлое: исповедовал американский принцип выжженной земли. Подавлял огневые точки огнем артиллерии, боевых машин и вертолетов, никогда не поднимал людей в дурацкие атаки. К немногим матерям горе пришло в дом по моей вине, но потери все равно были. Как ни изворачивайся, как ни хитри, как ни маневрируй, но войны без потерь не бывает. Что меня всегда, не скрою, буквально бесило и чем дальше, тем больше (а покидая Афганистан, я подвел окончательный итог), так это расклад на потери с боя и на потери сдуру. Окончательный итог был 52 процента первая категория и 48 процентов - вторая. Я проводил детальнейшие инструктажи, рассказывал и разжевывал мелочи, исходя из того, что всякая система должна обладать свойством дуракоустойчивости. Наверное, это помогало. Даже скорее всего помогало. Но на 100 процентов решить вопрос так и не удалось.

- Товарищи солдаты, - говорил я, - у кого на автомате тугой переводчик огня, установить его в положение автоматический, патрон в патронник не досылать, затворную раму всегда успеете передернуть, у кого переводчик нормальный, патрон дослать в патронник, поставить автомат на предохранитель. Одно легкое движение руки и огонь! Поняли?

- Так точно.

Ровно через день лейтенант по фамилии Шумков, лезет через какой-то там дувал, автомат за спиной, стволом вниз, патрон в патроннике, предохранитель снят. Какой-то сучок - очередь, одна из пуль попадает в ногу - лейтенант два месяца гниет в госпитале. Пулеметчик при развертывании спешивается через правый люк боевой машины, забыв отсоединить шлемофон. Сноровисто выбрался из люка, выкинув ноги, прыгнул в сторону. Разъем заело, за голову его дернуло назад, инстинктивно оступился, сунул ногу в гусеницу двигающейся со скоростью 5-7 километров в час боевой машины. Машина проходит еще два метра, но этого достаточно, чтобы нога ниже колена превратилась в веник. Калека.

В третьей роте были два друга - водой не разольешь: азербайджанец Набиев и кабардинец Ахмедов. Ахмедов - снайпер, Набиев - пулеметчик. В связи с практически не прекращающимися операциями, связанными с перемещением по каменистой местности, перелазаньем через многочисленные дувалы, общением с всевозможными колющими, режущими и вообще колючими предметами, форма на солдатах не держалась. Надеваешь новую - две недели такой собачьей жизни, и солдат, какой бы аккуратист он ни был, смотрится оборванец оборванцем. Штопай - не штопай - бесполезно. В таких случаях говорят: латать - не за что хватать. И вот в одной из операций брюки рядового Набиева пришли в совершенно постыдное состояние. Набиев, дабы прикрыть откровенную наготу, по-тихому подраздел какого-то афганца (душмана там или не душмана - Бог весть!) и - снова вперед. В ходе прочески горячий, страстный, резкий, в то же время в процессе стрельбы холодный, как змея, Ахмедов метров в восьмидесяти - ста от себя узрел голубовато-полотняный душманский зад. Выстрел. Пуля попала Набиеву в правое бедро навылет с очень легким касательным повреждением кости. Тогда был установлен своего рода рекорд. Я посадил вертолет через 22 минуты после ранения. Жгут, повязка, все уже было на месте. Вертолет взмыл. Батальонный доктор Гера Будько махнул рукой: "Ерунда! Через две недели плясать будет!"

По возвращении с операции через три дня Гера отправился в госпиталь разобраться, как там раненые?

Вернулся оттуда растерянный, что на него было совершенно не похоже.

- Набиев умер, - сказал он.

- Как умер, у него же сквозное в ногу и кость цела, - удивился я.

- Жировая эмболия. Пуля, тронувшая кость чуть-чуть, сорвавшая с нее всего лишь жировую оболочку, все-таки погубила Набиева. Жировые частички два дня гоняли по кровеносной системе, где-то каким-то образом сбились в тромб, тот угодил в желудочек сердца, и могучего двадцатилетнего парня не стало.

Я справлялся в других подразделениях полка и даже в других частях. По всем опросам вырисовывалась дикая картина - 50 процентов плюс-минус пять процентов потерь - это результат невнимательности, рассеянности, безалаберности, всего чего угодно, только не боевого воздействия противника. Глупость - это не отсутствие ума - это такой "ум". Так что ничто не ценится так дешево, не стоит так дорого, как она - глупость!

Из относящихся к этому периоду событий заслуживают упоминания еще два. Мирбачакот - здоровенный кишлак на склоне горы общепризнанный оплот душманского движения в Баграмской долине. "Чесали" его до меня, "чесал" я и после меня, знаю, "чесали", но от этого ничего не изменилось. Врезался он мне в память по двум причинам. К тому времени я полностью разобрался с придаваемыми мне "командосами". Если у тебя есть дело, которое нужно надежно завалить, поручи его "командосам" и можешь не проверять. Если командиру батальона и его начальнику штаба поставить реальную задачу, да еще при этом они нанесут ее на карту, в этот район уже можно не ходить - бесполезно. Утечка информации у них была 100 процентов. И отчего это проистекало - от простоты душевной или все от той же глупости - трудно сказать. Предупреждай - не предупреждай, все равно максимум через час предстоящая задача станет достоянием всего батальона. Учитывая эту их особенность, выработалась у меня определенная тактика. На "левой" карте начальник штаба наносил какую-нибудь глупость. Эта глупость с правдоподобными подробностями в качестве боевой задачи доводилась до "командосов", а реальную задачу они получали ночью, непосредственно перед выходом. При этом я или начальник штаба улыбались, говорили что-нибудь утешительное о внезапно изменившейся обстановке, они кивали и "верили". При таком подходе была надежда, что из операции получится что-нибудь путное.

Афганцы начинали привыкать к тому, что мы их постоянно обманываем. Поэтому я решил изменить тактику и поставил реальную задачу. Мирбачакот! Они рассеянно выслушали, рассеянно сделали какие-то пометки на картах. А в глазах читалось: "Давай! Давай! Все равно никакого Мирбачакота не будет!"