V. A. - A6V9 Страница 31

Я не могу простить себя за некоторые вещи. Особенно за те, которые мог бы изменить в лучшую сторону, но не смог этого сделать. И дело тут не в том, что я ассоциирую себя с Богом – таковым себя вообще никогда не считал, потому что всё время себя критикую, спускаю на грешную землю. Даже тогда, когда мне говорят комплименты, льстят или же называют каким-то приятным прозвищем. В этом плане всегда держал своё эго в узде и продолжу, насколько сил хватит. Просто… Чёрт. Просто злюсь на себя в те моменты, когда уже ничего не могу сделать. Но, похоже, я сам у себя их всех отбираю.

Никогда ничего не делаю без смысла, хоть и ищу его в каждом своём телодвижении. Некоторые попрекают за бездействие. К примеру, когда спорит знакомый человек с кем-то из незнакомцев и во время спора просит сказать меня что-то в его защиту, а я сижу и думаю: «Зачем?» Не потому, что сволочь, а потому, что так он не только ничему не научится, но и в будущем, привыкший к защите со стороны, будет точно также просить помощи, будто прячась за мамкину юбку. А мне бы хотелось, чтобы он научился быть более самостоятельным и самодостаточным, не реагируя на какие-либо колкие замечания, не устраивая спор из-за ничего и тем самым не давая себя хоть как-то поддеть, со временем становясь почти неприкасаемым. Как-то раз после подобной ситуации пытался объяснить эту мысль обидевшемуся на меня за такое сволочное поведение знакомому. Меня тогда покрыли отборным трёхэтажным и удалились с горизонта навсегда…

Я не бегаю за людьми за редким исключением. Не потому, что мне от них что-то нужно, а просто потому, что это они. Ну как, бегаю: расщедриваюсь на окружение достойного их внимания, заботу, теплоту и понимание. На взаимодействие, причём довольно долгое. Да, иногда приходится делать над собой усилия, чтобы родить какие-то эмоции в ответ, но в итоге довольными остаются все, включая и меня. Остальные же обижаются, злятся, негодуют, требуют и в итоге забывают обо мне. Нет, мне не жаль, мне непонятно: на что тогда рассчитывали? На то, что стоит им только появиться – и я побегу за ними вдогонку? Нет, не побегу – за свою жизнь и так набегался. Не требую к себе какого-то огромного внимания лишь потому, что сам не могу его дать в запрашиваемом количестве. Большинству людей даже для малейшего контактирования требуется хоть какая-то эмоциональная связь с собеседником. Я же этой связи с самого начала дать попросту не могу, хоть позже и пытаюсь её развить с кем-то конкретным. Только кто-то не готов ждать, и тут прекрасно всё понимаю, никого не стараясь удержать… Пожалуй, пока хватит.

Здравствуй. Меня совсем недавно друг один спрашивал, отчего же всё никак не решусь рассказать тебе о любви своей. И я бы ответил ему прямо, да только вот не знает он всего того, что знаю я. Что от одной мысли о том, чтобы пойти и разрушить и без того наше с тобой хрупкое общение собственными руками, меня в дрожь бросает. Ибо знаю, что по большому счёту не имею для тебя особого значения, а ежели узнаешь ты о том, как всё на самом деле обстоит, разгневаешься и не пожелаешь больше ни видеть меня на своём горизонте, ни слышать ничего обо мне. Стыжусь своих чувств к тебе, ибо негоже любить так тех, кто на тебя, кроме как на друга, никогда посмотреть не пожелает. Негоже дружбу ломать из-за эгоизма своего. От того и продолжаю лишь мысленно позволять себе обращаться к тебе вот так, иногда строки полуночного бреда своего по тебе на бумагу перекладывая…

Всё также плохо сплю по ночам, хоть и вру тебе же о том, что всё в порядке. Места себе не нахожу, терзаясь догадками о том, где ты сейчас и с кем. Быть может, проводишь ночь с очередным малознакомым человеком, топясь в агонии собственных ощущений, но не чувств. А, быть может, с тем, о ком думать сам себе запрещаю, чтобы от мыслей таких и от ревности, после них просыпающейся, совсем рассудка не лишиться. А после пытаюсь запретить себе ревновать, ибо не мой ты, чтобы волен был я нечто подобное к тебе испытывать – только молчаливую покорную любовь, томящуюся в сердце и отравляющую его изнутри… Знаешь, когда-то один человек сказал, что и в мою душу когда-нибудь обязательно придёт чувство, которое, протекая сладостным ядом по венам моим, будет отравлять на пути своём всё живое, пока не дойдёт до главного – сердца. И вот тогда будет для меня лишь одно спасение – взаимность. Но так уж устроен этот мир, что не для всякого из нас придумано такое лекарство, и кто-то должен будет пройти весь этот путь до конца, чтобы другие знали, что их ожидает, если постигнет их такая болезнь, а исцеления не произойдёт. Но знаешь, я не боюсь: как бы я ни стыдился всего того, от чего не могу до сих пор излечиться, страха в этом почти нет.

Конец ознакомительного фрагмента.