Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора Страница 31

Когда я вернулся к Зое Петровне, она сказала, чтобы я завтра выходил на работу. Она завела трудовую книжку, первая запись в которой помечена 17 октября 1949 года: Зачислен в Производственный отдел на должность корректора.

Меня так легко приняли на работу по нескольким причинам.

Во-первых, Зоя Петровна не была настоящим кадровиком, который истово проводит партийную кадровую политику, в частности следит за национальным составом коллектива. Антисемитизм был ей явно чужд. Она была учетно-секретарским инспектором, и только.

Во-вторых, «Искусство» было в то время ведомственным издательством Комитета по делам искусств при Совете министров СССР, а оклады в этом ведомстве были намного ниже, чем в других центральных издательствах, которые входили в систему Главполиграфиздата. Так, месячный оклад корректора (мой оклад) составлял 550 р., и пойти на работу с таким окладом мог лишь человек, которому нельзя было рассчитывать ни на что иное[7]. Правда, когда через несколько месяцев «Искусство» перешло в систему Главполиграфиздата, оклады его работников были приравнены к окладам других центральных издательств той же категории, я стал получать сначала 698 р., а затем, повышенный в должности до старшего корректора, целых 790 р. Но во время моего поступления в «Искусство» такой молодой человек, как я, с высшим редакторским образованием, имеющий некоторый опыт корректорской работы, был желанным кадром для издательства, если, конечно, оно могло позволить себе не следовать политике государственного антисемитизма.

А поскольку моя жена Нина с января 1950 года тоже нашла работу (поступила корректором в Издательство иностранной литературы), даже при наших мизерных заработках мы уже смогли более или менее сводить концы с концами.

Итак, я стал работником издательства «Искусство». Как описать жизнь и работу издательства? Необычайно сложная задача. Конечно, художественно воссоздать эту жизнь еще сложнее, чем документально, но и последнее более чем сложно. И я, предвидя эту сложность, пасовал перед ней и никак не мог решиться начать рассказ о двух издательствах, в которых мне пришлось работать, – «Искусстве» (с 1949 по 1963 год включительно) и «Книге» (с 1964 по август 1985 года), но, вспоминая эпизоды из истории издания то одной, то другой книги, детали издательской жизни, я понял, что даже осколки этой издательской истории ценны, и нужно, не стремясь выстроить историю издательства в те годы, когда я в нем работал, постараться воссоздать эти осколки. То есть это будет не история, например, издательства «Книга», а страницы из его истории.

Будет ли от них польза? Утверждать не берусь, но думаю, что будет.

Могу судить об этом хотя бы по откликам читателей на мои рассказы об истории издания книги Лидии Чуковской «В лаборатории редактора» (Октябрь. 2001. № 8), о выходе второго издания «Писателя и книги» Б.В. Томашевского (Новое литературное обозрение. 2001. № 48) и книги В.Э. Вацуро и М.И. Гиллельсона «Сквозь умственные плотины» (Новое литературное обозрение. 2000. № 44).

Правда, нужно отдавать себе отчет, что в моем рассказе об издании любой книги есть две стороны: одна касается моей собственной биографии, влияния этой истории на мое сознание и душу, на мое профессиональное становление, другая – истории данной книги.

Легче всего мне описывать историю издания книг, которые я сам редактировал. Ведь это эпизоды моей собственной редакторской биографии.

Когда я стал заведовать редакцией, а затем был назначен заместителем главного редактора и, наконец, главным редактором, то смотрел на издание книг с другой стороны; вмешиваться приходилось главным образом в тех случаях, когда обычное течение подготовки и выпуска книги нарушалось то ли конфликтом автора с издательством, то ли трудностями художественного или полиграфического воплощения. Но и это интересно и по-своему важно, так как характеризует профессиональные и социальные обстоятельства и особенности издательской жизни того времени.

И еще одна оговорка. Рассказывая о своей жизни в издательстве, я буду говорить и о тех сотрудниках, которые, возможно, не оказали существенного влияния на работу издательства, но зато оставили след в моей душе.

В издательстве «Искусство»

В корректорской

Заведующая корректорской А.Б. Бельская

Анна Борисовна Бельская держала корректорскую в строгости не только по части дисциплины. Она была требовательна, добивалась высокого качества работы. Для этого применялась система обязательных пометок: корректор, читающий сверку, помечал ошибки, пропущенные корректором, читавшим верстку, а корректор, читающий верстку, – ошибки, которые пропустил вычитчик. Такие ошибки обводились красным карандашом. Анна Борисовна, просматривая корректурные оттиски, вела учет качества работы корректоров, и он отражался на премиях.

Зорко следила Анна Борисовна и за выполнением норм. Ежедневно каждый корректор заполнял рапортичку, и корректор-учетчик выводил процент выполнения норм.

Таковы были внешние условия работы в корректорской.

Бельскую побаивались. По рассказам корректоров, Юлиан Козловский, умевший подражать голосам, пугал их, когда Бельская куда-то уходила. В коридоре перед корректорской он ее голосом что-то произносил, создавая впечатление, что она вот-вот появится в комнате. То-то потом было смеху.

Коллеги-корректоры

Состав корректорской был очень пестрым. Окончившая исторический факультет МГУ Галя Троицкая (насчет имени не уверен) в корректорской появлялась лишь время от времени, так как была, по сути, корректором журнала «Театр» и бóльшую часть рабочего времени проводила в редакции этого журнала. Умная и много знающая, она, конечно, была находкой для «Театра».

Две молоденькие недавние выпускницы редакционно-издательского техникума Фаня Бергер и Зина Гинзбург составляли ядро коллектива. Фаня – знаток пунктуации, хорошо разбиралась в самых сложных случаях. Она очень серьезно относилась к своей работе и отлично выполняла ее. Поэтому ей поручалась корректура наиболее сложных и ответственных работ. Зина – молодая мама, веселая, улыбчивая, относилась к работе легко, но работала неплохо.

Самой большой достопримечательностью корректорской был Сергей Петрович Червяков. Небольшого роста, худощавый, с бородкой клинышком, как у Михаила Ивановича Калинина. Бедно, но опрятно одетый. Профессиональный революционер, но не большевик. Из разговоров с ним я так и не понял, был ли он членом какой-либо партии или боролся с царизмом сам по себе. Помню, что он был близко знаком со старым большевиком Владимирским, отцом главного редактора «Искусства» по изоизданиям. В корректорскую Сергей Петрович пришел из Института марксизма-ленинизма, где работал не один год, но затем таких, как он, из этого учреждения вычистили. Его трудоустроили в корректорскую «Искусства». То, что он уцелел в годы репрессий, – чудо. Тем более что, работая в издательстве, он единственный не был членом профсоюза. Как я понял, в знак не высказываемого им, но явного протеста против сущности советских профсоюзов, которые вместо того, чтобы защищать интересы трудящихся, были союзниками работодателей. А ведь это лишало Сергея Петровича возможности получать оплату во время болезни: нечлены профсоюза не могли пользоваться льготами социального страхования. Он, правда, почти не болел, а даже если плохо себя чувствовал, все равно приходил на службу, но все же ставил себя в незавидное положение. Ведь жена его не работала. Сын, лейтенант, погиб на фронте. Однако никакие уговоры, кто бы и как бы их ни вел, не помогали. Он был непоколебим.