Джузеппе Гарибальди - Джузеппе Гарибальди. Мемуары Страница 31

Поэтому использовали все средства, чтобы уничтожить нашу флотилию, и этому помогло то обстоятельство, что река сильно обмелела; как говорили лоцманы (и это подтвердил мне сам Ферре, губернатор Корриентеса), вода не падала так низко пятьдесят лет.

Поскольку плыть дальше было невозможно, я решил привести флотилию в состояние максимальной обороноспособности, ожидая со дня на день появления адмирала Брауна, который не мог долго оставаться в неведении о нашем движении.

У левого берега Параны ниже отмели, которая преградила нам путь, в том месте, где недалеко от берега река была достаточно глубокой, я расположил в линию суда, начиная с торговой яхты, на которой я приказал установить четыре пушки; «Перейра» стал в центре, а «Костигусьоне» — на правом фланге; таким образом суда выстроились поперек русла реки, простреливавшейся с левого борта корвета, на котором было много пушек и притом большого калибра; так мы приготовились всеми имевшимися у нас силами дать отпор противнику, который должен был появиться с часу на час.

Разместить корабли подобным образом стоило немалого труда, ибо хотя течение в выбранном нами месте было не сильным, оно все же заставило нас пустить в ход все цепи, якоря и кабельтовы, чтобы закрепить суда, особенно «Коститусьоне», который отнесло на восемнадцать шагов.

Мы еще не успели закончить работу по установке судов, как появилось семь неприятельских кораблей.

Неприятель значительно превосходил нас в силе. Кроме того, в случае необходимости он мог получить в неограниченных размерах подкрепление и продовольствие. Мы же, находясь вдали от Корриентеса, единственного района, откуда могла прийти поддержка, ясно понимали, что у нас почти нет надежды на какую бы то ни было помощь, что и подтвердилось на деле. И все-таки, даже под угрозой неизбежной гибели, нужно было сражаться по крайней мере во имя воинской чести. И мы стали сражаться!

Кораблями неприятеля командовал генерал Браун, самый знаменитый флотоводец Южной Америки; он по праву носил это звание, командуя аргентинской эскадрой со времени войны за независимость против испанского владычества. Итак, генерал Браун, в сознании своей силы, вел на нас корабли (кажется это было 15 июня 1842 г.[106]). Ветер в этот день не особенно благоприятствовал неприятелю, и это вынудило его, двигаясь вдоль левого берега реки, прибегнуть к буксировке судов. Плыть вдоль правого берега крупные суда не могли из-за того, что здесь было мелко. Господствуя над левым берегом, в который упирался левый фланг нашей боевой линии, мы высадили на сушу часть команды и солдат, без которых можно было обойтись на судах, с тем чтобы противник, вынужденный буксировать суда, не мог продвинуться ни на шаг вперед без сопротивления.

В этом сражении наши люди геройски бились на суше и приложили немало усилий для того, чтобы отсрочить развязку; однако противник, высадивший на этот берег пятьсот человек пехоты, имел явное численное превосходство, поэтому нашим людям пришлось отступить под защиту кораблей. Майор Педро Родригес, который командовал войсками, участвовавшими в вылазке, действовал чрезвычайно умело и с необыкновенным мужеством. К вечеру он установил на берегу аванпосты, которые оставались там всю ночь, пока обе стороны готовились к предстоящему сражению.

Шестнадцатого[107], еще не поднялось солнце, как противник открыл огонь из всех орудий, которые он сумел расположить по фронту истекшей ночью.

Мне хотелось, чтобы противник подошел как можно ближе, так как только те из наших орудий, которые находились в центре, были дальнобойными и могли поразить неприятельские суда; остальные же (а их было большинство) представляли собой короткоствольные орудия, и противник при той дистанции, которую он сохранял, был недосягаем для их огня, вследствие чего эти орудия оставались в бездействии.

Старый английский адмирал прекрасно определил дальнобойность нашей артиллерии, поняв, что она значительно уступает в этом отношении его собственной. Поэтому Браун, отказавшись от эффектного боя на ближней дистанции, позволявшего вести огонь картечью, избрал верный план, стремясь использовать превосходство в дальнобойности своих орудий; поэтому он приказал своим судам оставаться на значительной дистанции, что было очень невыгодно для нас. Бой не прекращался до наступления темноты; обе стороны сражались с большим упорством. Первой жертвой на борту «Коститусьоне» стал храбрый итальянский офицер, подававший замечательные надежды, Джузеппе Борцоне. В пылу ожесточенного боя я не смог позаботиться о его останках.

Обе стороны несли немалый урон. У наших судов обнажились каркасы, и на корвете, несмотря на то, что пробитые ядрами отверстия все время затыкали, вода поднялась настолько, что уже трудно было откачивать ее, хотя все члены экипажа по очереди непрерывно были этим заняты.

Капитан «Перейра» погиб во время отчаянно смелого нападения с суши на неприятельские корабли. Я потерял в нем лучшего и храбрейшего из моих товарищей. Многие были убиты, еще больше — ранены; оставшиеся в живых члены экипажа, падавшие от усталости, не имели возможности отдохнуть из-за того, что вода заливала трюм.

Однако у нас был еще порох, были боеприпасы и нужно было сражаться, если не ради победы и собственного спасения, то во имя чести! Честь! Когда я думаю о воинской чести, мне хочется презрительно смеяться! Особенно, когда речь идет о «чести» бурбонских, испанских, австрийских и французских вояк, нападающих как бандиты на большой дороге на бедняков! Одни считают честью убивать сограждан, другие — политических единомышленников, а в это время в Неаполе, Вене, Мадриде и Париже тиран, проститутка, коронованный бездельник, подсмеиваясь исподтишка над теми и другими, живут в свое удовольствие, предаваясь гнусному разгулу.

Да, мы сражались лишь во имя чести, по крайней мере потому, что так нам велела совесть: мы боролись за народ против двух тиранов, боролись во имя чести, окруженные со всех сторон врагами, в шестистах милях от Монтевидео, после стольких сражений, перенеся столько трудностей и лишений, будучи почти уверены в ожидавшей всех нас гибели.

В это время Видаль, главнокомандующий республики, скопив дублоны[108], чтобы истратить их на роскошь и удовольствия, подвизался в европейских столицах. А народ? Может показаться, что он создан для того, чтобы его грабили подобные негодяи, чтобы им командовали Малатеста Бальони, императоры и короли, чтобы его одурачивали священники или доктринеры!

Вот, цена чести, свободы, справедливости, законов в этом мире! Вот, ради кого обливается потом и умирает от голода простой народ! Вот, ради кого отдало жизнь множество достойных итальянцев, которых забросили на чужбину несчастья нашей родины!