Владимир Губарев - Тайны Гагарина. Мифы и правда о Первом полете Страница 31

Потом он еще долгие годы будет «опекать» Келдыша.

Де Бекки отказался от гонорара за операцию. Он попросил передать благодарность правительству СССР за ту честь, которую ему оказали, доверив оперировать М.В. Келдыша. «Это ученый, который принадлежит не только России, но и всему миру», – сказал он.

Много лет спустя профессор Майкл Де Бекки прилетит в Москву, чтобы наблюдать за операцией Б.Н. Ельцина. Его вмешательства не потребуется, но гонорар ему будет выплачен. Он не откажется…

Недавно мне довелось лежать в Отделении сосудистой хирургии, которым руководит академик А.В. Покровский.

Случалось, в канун операции мы долго с ним беседовали. Рассказал он и о «своем главном пациенте». Я спросил у него:

– Известно, что пациентов самых разных у вас было великое множество. Кто особенно запомнился?

– Конечно же, Мстислав Всеволодович Келдыш, президент Академии наук СССР. История с ним была достаточно интересная. Мне позвонила его референт Наталья Леонидовна и говорит, что Келдыш хотел бы со мной встретиться. Я приехал к нему в президиум Академии. Честно говоря, не очень помню, о чем шел разговор. Он был довольно короткий, касался общих проблем. Уехал. Так и не понял поначалу, почему он меня позвал. А дело в том, что я в то время уже консультировал в Кремлевской больнице. Благодаря Евгению Ивановичу Чазову, который не боялся привлекать в консультанты молодых специалистов. Меня многократно приглашали, и я уже был в «кремлевке» «своим». Следующая встреча с Мстиславом Всеволодовичем состоялась уже в больнице. Он практически не спал многие месяцы, и его попытались лечить консервативно. Все перепробовали – по-моему, даже иглоукалывание. Но ему ничто не помогало.

– У него было сужение сосудов?

– Да, и очень большое. Оно начиналось еще в животе и захватывало ноги. Редкое заболевание. Он долго не склонялся к операции, но потом стало ясно, что иного не дано. Знаю, что было специальное решение Политбюро, на котором предлагали послать лечить его за границу. Позже я узнал, что во время пребывания в Америке он слетал на один день в Хьюстон, где посмотрел, как лечит Де Бекки. Вернулся и попросил своих сотрудников провести математический подсчет, где надежнее всего лечиться – здесь или там. В этом необычном деле участвовал академик Пирузян, он мне и рассказал подробно об этой истории. Как они считали, не знаю, но получилось так, что лучшие результаты у нас в клинике. Потом в кабинете Бориса Васильевича Петровского – он был и академиком, и министром – состоялся консилиум. Лечащий врач Келдыша доложил ситуацию. Началось обсуждение. Вокруг сидят академики, лишь у вашего покорного слуги нет столь высоких званий. Петровский говорит, что Келдыш категорически отказался делать операцию за границей, но он готов ее сделать здесь. Где? Борис Васильевич говорит, что лучшие условия в «кремлевке» и нужно оперировать там. Молчание. Тогда слово беру я. Говорю, что условия в «кремлевке» лучше, но оперировать его нужно там, где операции на сосудах идут ежедневно, то есть у нас в клинике.

– И что же?

– Борис Васильевич Петровский вдруг резко прервал консилиум, ничего не сказал…

– Ему надо было переговорить с Келдышем?

– Конечно. Вскоре Мстислав Всеволодович оказался в палате по соседству с моим кабинетом. Операцию провел Де Бекки. У Келдыша был тяжелейший послеоперационный период. Не со стороны сосудов, а из-за желудка. Он беспрекословно выполнял все пожелания врачей. Никаких капризов! Он был идеальный больной.

– Полностью доверял врачам?

– Да. К сожалению, у людей такого плана не всегда это бывает…

– А потом вы с ним общались?

– Много раз встречались. У нас добрые отношения сложились…

…Однако Келдыш чувствовал себя все хуже и хуже. Ему уже тяжело было выполнять сложные обязанности президента Академии. И он решил оставить этот пост. Его долго уговаривали, мол, соратники и коллеги будут помогать, но Келдыш уже принял решение…

Он предложил на свое место двух близких ему людей, которых он бесконечно уважал. Это были академики Патон и Александров.

В ЦК партии склонялись к тому, чтобы президентом стал Патон. Однако Борис Евгеньевич категорически отказался, а когда М.А. Суслов попытался «надавить» на него, сказал: «На такой пост насильно не назначают…» Он также поддержал кандидатуру Анатолия Петровича Александрова. И этот выбор оправдал себя.

Мстислав Всеволодович ушел из жизни внезапно, неожиданно для всех. Случилось это в закрытом гараже на даче.

Появилась версия, что Келдыш покончил с собой, мол, он специально завел двигатель автомобиля и закрыл двери, чтобы отравиться угарным газом. Ни подтвердить, ни отвернуть эту версию никто не может…

«Вечером (это была пятница) раздался телефонный звонок, – вспоминала Н.Л. Тимофеева. – Звонил Мстислав Всеволодович. Разговор был грустным по тону и не похожим на прежние: он очень мягко спросил о житье (раньше такого не бывало), спросил, все ли депутатские дела мы сделали. Ответила, что все сделано, кроме двух дел, но они очень легкие, и я сама с ним справлюсь. Спросил об Анатолии Петровиче, о каких-то академических делах… Положив трубку, я почувствовала то ли тревогу, то ли грусть… Смерть Мстислава Всеволодовича потрясла меня, да что меня – всех…»

Я спросил об уходе Келдыша и академика Покровского. Он ответил уклончиво:

– Его очень изматывала болезнь. В последние месяцы он практически не спал, еле держался на ногах. Мне показалось, что он измучен жизнью… А ведь очень светлый человек был, ну я уже не говорю о его гениальности.

Так случилось, что 50-летие полета Ю.А. Гагарина в космос и 100-летие со дня рождения М.В. Келдыша совпали. Символично? Нет, закономерно, потому что судьбы двух великих людей Родины соединились навсегда 12 апреля 1961 года.

Мне кажется, о этом очень точно сказал академик Ю.А. Осипьян:

«Он был особенный человек. Эта аура исключительности окружала его всегда, где бы он ни находился. Мстислав Всеволодович был человеком очень умным, остроумным и мог расположить любого – и мужчину, и женщину – к тому, чтобы к нему относились со вниманием и почтением. Я помню, например, один случай, когда был День космонавтики, который отмечался в Центральном театре Советской армии. Перед тем, как выйти в президиум заседания, все собирались в специальной комнате. Там присутствовали космонавты, ученые, представители промышленности, государственные и политические деятели. Мстислав Всеволодович тогда уже был болен и чувствовал себя очень плохо. Я стоял недалеко, и это было видно по выражению его лица: он, стиснув зубы, пережидал приступ болей, стоял один, немного в стороне, ни с кем не общаясь. В этот момент открывается дверь, и шумно вошли руководители государства и члены правительства. Первым с улыбкой шел Леонид Ильич Брежнев. Они увидели Мстислава Всеволодовича (хотя он ни на кого не смотрел), и сразу же атмосфера как-то изменилась. Каждый очень предупредительно, с вниманием подошел к нему, пожал руку и, отводя глаза, отошел в сторону. Было видно, что в данный момент, в данном собрании Келдыш есть самый главный и самый значительный человек. Много раз я наблюдал похожие ситуации, и всегда это ощущение значительности личности присутствовало и не вызывало сомнений».