Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы Страница 31

Своих привилегированных гостей, которым дозволялось порезвиться в этой "киновотчине", Геббельс отбирал из вполне определенных кругов, к которым не принадлежали ни промышленные магнаты, ни банкиры, ни политические деятели. Из года в год все больше людей жаждали попасть в число приглашенных.

Здесь никто никого не стеснялся. Никому не мешал одетый в раззолоченный позументами фрак эсэсовец, который разносил холодные закуски и наливал шампанское в бокалы.

За столом Геббельса сидели прекраснейшие из прекрасных женщин. В их обществе он чувствовал себя куда лучше, нежели рядом со своей серьезной супругой. Обычно она довольно скоро ретировалась.

Когда все уже были навеселе, бойкий "доктор" начинал обход столов, задерживаясь и около нас, автогонщиков. Нисколько не церемонясь, он публично демонстрировал симпатию, которую питал к своей очередной "даме сердца", преподносил ей подарки и оказывал всяческое внимание. По этим признакам даже непосвященному было легко определить степень интимности отношений хозяина с той или иной гостьей, а посему за ней, естественно, уже никто другой не решался ухаживать.

Он охотно фотографировался с предметами своей страсти, публиковал эти снимки в газетах, чтобы показать народу свою "привязанность" к деятелям киноискусства. Любопытная подробность: перед тем как делались эти снимки, лакеи убирали со столов бокалы с шампанским и ставили вместо них пивные кружки. Геббельсу хотелось создать впечатление, будто и у министра пропаганды все происходит "запросто" и "по-народному". Эта открытая показуха раздражала нас своей нелепостью и бессмысленностью.

Будучи покровителем немецкого кино, Геббельс великодушно разрешал киноактрисам являться к нему на предмет испрашивания той или иной роли. С этой целью он установил два приемных дня в неделю. Путь к карьере кинозвезды открывался только на этих аудиенциях за чашкой кофе. Я знал многих паломниц, посетивших эту "мекку", дабы поскорее прославиться на экране. Но, увы, им пришлось в полной мере изведать переменчивость желаний этого мецената, который нередко сменял благоволение на гнев. А для попавших в немилость путь к блеску и славе закрывался навсегда.

Приглашение в Дом летчиков на Принц-Альбрехтштрассе, где безраздельно хозяйничал "властелин воздуха" Герман Геринг, давало возможность внимательно приглядеться к зубрам германской экономики, угощаясь шампанским и черной икрой. Такого приглашения домогались многие. Геринг, "боевой пилот первой мировой войны", любил окружать себя старыми летчиками, которые и задавали здесь тон. Вечера эти происходили в малоприятном окружении эсэсовцев и сотрудников гестапо, только что созданном Герингом. В отличие от легкомысленно-эротической атмосферы празднеств кинодеятелей на "балах летчиков" господствовал казенный дух прусской военщины. Лишь после полуночи протокольная церемонность несколько ослабевала. Тогда уже не надо было задержать бокал точно на уровне третьей пуговицы мундира, а разрешалось поднести его естественным движением прямо к губам. В больших залах, в нишах и за стойкой бара настоящего веселья не было и в помине. Тонные буржуа и разодетые в мундиры высокопоставленные представители всех родов войск вели себя крайне сдержанно и явно не одобряли шумливого поведения иных нацистских бонз. Сюда являлись только "великие мира сего": банкиры Абс и Пфердменгес, представители концернов Стиннеса и Тиссена, генеральные директора фирм НСУ, "Мерседес" и "Ауто-унион" — фон Фалькенхайн, д-р Киссель, д-р Брунс и многие, многие другие.

Мой кузен, обер-лейтенант Бернд фон Браухич, адъютант Геринга, представил меня крупнейшим руководителям авиастроения профессорам Мессершмидту и Хейнкелго, которые в эту минуту беседовали на профессиональные темы с двумя представительницами "женской авиации", знаменитой Ханной Райтш и Элли Байнхорн, прославившейся полетом в Африку.

На другом приеме у Геринга началось мое перешедшее впоследствии в дружбу знакомство с генеральным директором заводов "Юнкерс" в городе Дессау д-ром Генрихом Коппенбергом, у которого мне довелось во время войны поработать несколько лет в качестве личного референта.

Всячески силясь подчеркнуть свой ранг первого маршала рейха и приковать к себе внимание своих четырехсот гостей, Геринг через определенные промежутки исчезал, переодевался и торжественно представал перед собравшимися в новом наряде. В течение вечера он переоблачался по шесть-семь раз, появляясь то в облике ландскнехта — в зеленых сафьяновых сапогах и белой шелковой рубахе, то в ярко-красном, усеянном орденами мундире какого-то фантастического фасона. Все знали, что он поручал шпикам выявлять гостей, не аплодировавших этому маскараду или позволявших себе неуважительные замечания на сей счет. Конечно, никому не хотелось так глупо навлечь на себя неприятность, и все в соответствии с желанием Геринга притворялись, что принимают его всерьез.

Мне хорошо запомнился ночной разговор с моим другом Эрнстом Удетом, устроившим мою первую встречу с Гитлером, и будущим генеральным уполномоченным по автотранспорту Берлином, когда однажды в полночь после очередного приема у Геринга мы вышли из Дома летчиков. Как только мы оказались на улице, нам бросились в глаза ярко освещенные окна в доме напротив, на той же Принц-Альбрехтштрассе.

"То же, что у нас, летчиков, — проговорил Удет. — Один празднует победу в воздушном бою и пьет шампанское, а другой разбился! Мы с тобой возвращаемся домой после званого ужина, а, напротив, в гестапо... ладно, не будем говорить об этом!.. Ужасное и смешное часто соседствуют!"

"Когда-то это был замечательный дом, — сказал Верлин, — так называемый Дом художественных ремесел. Сотни девушек обучались здесь росписи стен, плакатной живописи, оформлению сцены. Устраивались карнавальные вечера, такие веселые и увлекательные, что гости расходились только на рассвете. В июне 1933 года Геринг распорядился закрыть художественные мастерские и выставочные помещения и разместил в этом доме часть отдела "Iа" государственной полиции, который вскоре был преобразован в гестапо — тайную государственную полицию".

"Я тоже хорошо помню Дом художественных ремесел, — сказал я. — Особенно чудесную карнавальную ночь, которую провел там. С каким вкусом были украшены все помещения!.. Просто не верится, что в этом здании, которого сейчас во всей Германии боятся как огня, еще совсем недавно беззаботно смеялась молодежь".

Удет молчал. Он, несомненно, знал про этот дом больше моего. Впрочем, кое-что доходило и до меня. Мне говорили, что там, так же как в концентрационных лагерях, безжалостно мучают людей.