Геннадий Прашкевич - Брэдбери Страница 31

«Ошеломленные глаза Лестера различали в толпе марсиан шестируких, возвышающихся на двадцать футов; марсиан, похожих на маленьких безруких комариков; марсиан четырехглазых, трехглазых и марсиан совсем безглазых, но с щупальцами, вырастающими прямо из лица; синих, черных, желтых и фиолетовых марсиан, не говоря уже о марсианах неопределенных оттенков — анилинового, вишневого, бурого; и марсиан совсем прозрачных. Они были в удивительной одежде — от набора блестящих ремней, как у жукоглазых, до шелковых одеяний, украшенных драгоценными камнями. У многих при себе были мечи или кинжалы, но большинство предпочитало лучевые трубки или ружья. А удивительнее всего были марсианские женщины, все без исключения красавицы! Любая из них, неважно, бурая, зеленая, синяя или красная, могла служить образцом красоты…»

Норман Корвин и Рей Брэдбери расстались друзьями.

«Пишите о своих марсианах, Рей, это необычно, — прощаясь, настойчиво советовал Корвин. — И обязательно приезжайте в Нью-Йорк. Я покажу вам город и познакомлю с нужными людьми. Только не забывайте, что в Нью-Йорке нужно улыбаться. Улыбайтесь, как вы умеете, не жалейте комплиментов, рассказывайте анекдоты. Вы — писатель, Рей, значит, обязаны нравиться людям».

Легко сказать, пишите о «своих» марсианах!

Даже pulp-литература подчиняется своим негласным (а если верить Л. Рону Хаббарду, то и гласным) законам: как можно больше динамики, как можно больше страха и ужаса и, конечно, страстей. А в «Марсианских хрониках» внешне всё обычно: летят на Марс старики, лихие астронавты без зазрения совести курят крепкие сигары, и вообще всё как-то похоже на штат Иллинойс.

Герои Герберта Уэллса смотрели на возможных завоевателей нашей планеты с ужасом, Персиваль Ловелл и Джованни Скиапарелли писали о возможных обитателях красной планеты с любопытством; ну чем же, в самом деле, могут отличаться марсианские обыватели от обывателей иллинойских? В конце концов, золотоглазая Илла и старая дева из Уокигана — это результаты одного и того же процесса, процесса эволюции. Они — результат развития разума. Значит, и старая дева из Уокигана, и смуглая красавица Илла с Большого марсианского канала должны одинаково страдать, ненавидеть, любить. Среди марсиан, как и среди людей, должны существовать и отменные интеллектуалы, и особи на удивление отсталые. Жизнь «обыкновенных» марсиан, несомненно, должна напоминать жизнь обыкновенных американцев, по крайней мере до тех пор, пока никто не доказал обратного. Да, сквозь прозрачные тела марсиан могут просвечивать яркие звезды, их странная плоть будет расшита звездными узорами, но чувствовать они должны так же, как люди. Мы, земляне, разумная форма жизни, страдая, верим в будущее, но и марсиане, раз уж они разумны, должны верить в будущее. И если мы, земляне, боимся близкого конца света, то и они должны бояться. Иначе все превратится в бессмысленное скучное роение мошкары.

Рей Брэдбери хотел рассказать собственную версию.

Он хотел показать Марс не таким, каким видели его Уэллс или Берроуз.

Ну, в самом деле, почему бы тихим запущенным марсианским городкам, дряхлеющим вдоль древних каналов, не походить на такие же тихие запущенные городки Среднего Запада Америки?

«— Вы считаете себя писателем-фантастом? — спросили однажды Рея Брэдбери.

— Я считаю себя писателем идей, — ответил он. — Подобная литература питается именно идеями. Она впитывает в себя идеи политические, философские, эстетические, так что я из категории мечтателей — выдумщиков нового. Эти выдумщики появились еще в пещерном веке. Конечно, тогда человечество было примитивным, оно искало пути к выживанию — но оттуда берет начало научная фантастика. Топор, нож, копье — всё тогда было фантастикой. Идея развести костер сначала зарождалась в мозгу, а уж потом воплощалась в реальность. Всегда были носители идей, мечтатели, что-то придумывающие, создающие, неторопливо или, напротив, рывками продвигающиеся к чему-то более сложному. В этот ряд я себя и ставлю.

— Вам принадлежит мысль, что фантастика — это реальность, доведенная до абсурда, и потому она может служить предупреждением для всех нас…

— Верно. Я не раз говорил так. Но фантастика может и воодушевлять. Скажем, мечты о космических путешествиях — прекрасный источник вдохновения. Возможно, в ближайшие двадцать лет советские и американские астронавты проведут совместную экспедицию на Луну или Марс, и обе страны в один вечер будут праздновать свободу человечества от силы тяготения. Это не может не окрылять.

— Значит, вы смотрите в будущее с оптимизмом?

— Да. Но оптимизм сам по себе слеп. Как и пессимизм, впрочем. А я не верю в действия вслепую. Конечно же ошибается тот, кто предсказывает нам скорый конец света. Это — слепой пессимизм. Но не прав и тот, кто говорит об идеальном чудесном мире. Это — слепой оптимизм. Я вообще не думаю, что мы обязаны достичь идеала. Скорее, нам нужно общество, в котором всегда остается место для шероховатостей. В попытке сделать жизнь для всех очень хорошей мы можем в конечном счете сделать ее для всех очень плохой. Утопия во многих отношениях является таким же предупреждением, как, скажем, антиутопия. Я бы говорил даже не об оптимизме, а об ощущении оптимизма. Шанс на него непременно появится, если мы все будем как можно полнее реализовывать отпущенные нам генетические возможности. Я всю жизнь, каждый день делаю то, что люблю: наполняю мир своими идеями — и это порождает отличное настроение. Тот, кто использует свой разум, свои способности, свой гений для того, чтобы улучшить мир, получает право на оптимистичные настроения, — но не слепые, а основанные на деятельности, созидании».45

Неутомимый Дон Конгдон сумел заинтересовать известное нью-йоркское издательство «Doubleday» «марсианским» замыслом Рея Брэдбери, но не надолго. Издателю не понравилось как раз вот это, слишком явно, на его взгляд, декларируемое сходство марсиан с типичными американцами.

«Какое же в этом открытие? Типичные американцы свободно проживут без таких фантазий».

К счастью, в это же время Рей познакомился с другим, более благожелательным, не столь снобистски настроенным издателем — Уолтером Брэдбери, своим однофамильцем. Уолтера нисколько не пугало прозвище Рея — «pulp-поэт», в конце концов, литература должна развлекать и поучать, формы могут быть разные; он просто посоветовал Рею объединить уже написанные им рассказы в нечто цельное. Роман или повесть расходятся среди читателей гораздо лучше. Это стопроцентно совпало с желанием самого Брэдбери создать свой «Уайнсбург, Огайо» — только не такой земной, как у Шервуда Андерсона, а марсианский.