Джон Уорд - Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда. Страница 31

Как уже выше указывалось, все мелкие правительства и генералы, включая Деникина, поспешили признать Омское правительство, когда адмирал Колчак принял власть, исключая одного полковника Семенова. Он, как известно, получал регулярные субсидии от японцев, с целью дать ему возможность помешать распространению власти адмирала до Владивостока, и, только благодаря этим инструкциям и защите, Семенов отказался признать власть Омского правительства, издавая нахальные манифесты против верховного правителя. Крестьяне к западу от Байкала ухватились за это обстоятельство и говорилй в своих прокламациях, что, поскольку полковник Семенов отказался придавать значение распоряжениям Колчака к востоку от озера и при этом получил поддержку одной из союзных держав, постольку и они имеют основание поступать таким же образом на западной части озера. Это показывает, как японское влияние оказалось пагубным как для создания порядка, так и для поддержания его. Япония и Семенов снабдили повстанцев как раз необходимым для них предлогом. Действуя так, Япония созда

вала и расширяла арену анархии и делала задачу своих союзниц и Колчака более затруднительной, чем это могло быть при других условиях.

Конечно, такая аргументация не давала никаких логических оснований для позиции крестьян, но всякий, кто хоть немного знает Россию, согласится, что это как раз подходило к их психологии. Народ этот более невежественен, чем самые захудалые сельско-хозяйственные рабочие у нас в Англии. Они владеют и живут на огромных земельных пространствах, размерами в некоторых случаях с большое английское поместье. Но уровень их жизни во многих отношениях ниже, чем у нашего безземельного фермерского рабочего. Невежество их колоссально, а их жадность и ловкость составляют предмет зависти армян, которые открыто признаются, что в торговых сделках русский крестьянин превзойдет еврея в обмане 1).

Желая использовать в своих целях революцию, принципы которой внушают им отвращение, это богатое1 крестьянство не хочет теперь оказать ни малейшей помощи в деле восстановления порядка.

С глубоким интересом я прочел эти документы, которые совершенно подрывают английскую легенду о безземельном рус'ском крестьянине, изнывающем на нескольких акрах земли.

Мы прибыли в Иркутск и приступили к обследованию\поло? жения. Когда! мы проезжали его за четыре месяца перед тем, это был центр сибирской жизни. Официальная нерадивость низвела его, однако, на положение третьестепенного города.

Мне очень хотелось узнать, как процветает новая румынская дивизия под французскими ауспициями. Четырнадцать тысяч ружей было оставлено здесь за несколько дней перед тем одним нашим поездом с военными запасами. Местные русские власти ничего не знали об этом: с ними даже и несоветывалисьпоэтому поводу. По их сведениям, в округе живет до трех тысяч румын, из которых большая часть прониклась большевистскими взглядами. Я начал допытываться по обыкновенным английским

*) Крестьянское движение в Сибири во время революции все еще

ждет своего первого историка, так как разбор его, данный эсером Е. Коло-

совым на страницах «Былого», № 20 за 1922 год, трудно признать вполне

объективным и методологически правильным. (Прим. перев.)

инстанциям, но все они оказались в полном неведении. Посещение русского железнодорожного управления обнаружило факт, что какой-то французский офицер подписывал приказы о задержании в Иркутске вагонов, содержащих ружья, и таким образом было выгружено до трех тысяч ружей, причём остальной запас ружей французы предлагали направить в Томск, где они надеялись распределить их среди сербских банд с большевистскими тенденциями. Уже одни эти факты указывают на очевидную необходимость, чтобы английская помощь давалась бы только английскими руками.

"Русские офицеры стали приобретать свои старые характерные привычки, начали заполнять увеселительные дома и рестораны города, и очень мало вспоминали о своих полуодетых сотоварищах, продолжавших тяжелую борьбу вдоль Уральских гор.

МОЯ КАМПАНИЯ

Мой первый митинг состоялся в ремонтной мастерской в Иркутске, 4?го марта в 3 ч. пополудни. Собралась большая толпа рабочих, мужчин и женщин. У русских женщины работают на железных дорогах в таких отраслях, как очистка вагонов и платформ, подметание снега, /скалывание льда, "и даже в ремонтных мастерских бывала некоторая примесь прекрасного пола.

Аудитория с большим• вниманием слушала о развитии в Англии трэд-юнионистского движения. Большинство соглашалось с развитым мною положением, что ни один вопрос не может быть решен спорящими путем взаимного истребления. Но тут присутствовало около полудюжины членов международного рабочего союза, с надвинутыми на лоб широкополыми шляпами, небритые, точь-в-точь вроде тех типов, которых видишь на митингах в Лондоне, Ливерпуле и Глазго. Они не были железнодорожг ными рабочими: один держал парикмахерскую, другой был учителем, один русским врачем, один адвокатом. Тем не менее, все они были официальными представителями единственной формы союзов, существующей в русской Сибири, и представляли кружок революционеров, связанных общею целью-грабежом и убийством каждого порядочного человека, будь то рабочий или буржуа, если только он отказывается поддерживать политику анархии. Эти пять или шесть определенных злодеев образовали что-то вроде Кровавого Братства, и, прикрываясь анонимностью, издавали воззвания от имени русских рабочих, которым последние не могли сопротивляться, боясь применения грабительского терроризма. Сделалось обычным явлением каждое утро находить трупы людей, принадлежавших ко всем классам обще

сгва и убитых ночью членами таких кружков. Не существовало никакой системы законности или помощи; всякие следы правосудия были стерты и все эти преступления оставались безнаказанными. Иронией было то, что все эти акты признавались совершенными в интересах прогресса и реформы и от святого имени труда 1).

Иркутский кружок задавал вопросы, которые были расчитаны не на то, чтобы выяснить какой-нибудь факт, связанный с положением рабочего вопроса в России или в Англии, а на то, чтобы произвести некоторого рода скандальный эффект, в роде следующих:

«Почему должны мы довольствоваться половиной, когда мы^ можем уничтожить буржуазию и воспользоваться всем?»

«Почему мы должны стремиться к восстановлению закона, который всегда позволяет немногим грабить многих?»

«Не будет ли более справедливым если позволить большинству продолжать грабить немногих?»

«Разрушая помещичье и капиталистическое производства, разве русский пролетариат не возвращает просто обратно свою собственность?»