Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри Страница 31

Сорок лет спустя Мари Кюри писала:

«Я живо помню теплую атмосферу умственного и общественного братства, которая тогда царила между нами. Возможности для наших действий были скудны, а потому и наши достижения не могли быть значительными; но все же я продолжаю верить в идеи, руководившие в то время нами, что лишь они способны привести к настоящему прогрессу общества. Не усовершенствовав человеческую личность, нельзя построить лучший мир. С этой целью каждый из нас обязан работать над собой, над совершенствованием своей личности, возлагая на себя определенную часть ответственности за жизнь человечества; наш личный долг помогать тем, кому мы можем быть наиболее полезны».

«Вольный университет» не ограничивался только пополнением образования девиц и юношей, окончивших гимназию. Сами ученики его становятся наставниками. Пьясецкая уговаривает Маню давать уроки бедным женщинам. Маня берет на себя работниц швейной мастерской, читает- им книги и постепенно составляет для них библиотечку на польском языке.

Можно себе представить увлечение этой семнадцатилетней девушки своей работой! Ее детство протекло среди чудесных, обожествляемых вещей — физических приборов ее отца, и он еще до «моды» на точные науки привил Мане свою научную пытливость. Но прежний детский мир уже не удовлетворяет кипучую натуру девушки. Маня мечтает не только о математике и химии. Она мечтает изменить современный общественный порядок. Она стремится просветить народ. По своим передовым идеям, по благородству своей души Маня — социалистка в полном смысле слова. Однако же она не примыкает к варшавской группе студентов-социалистов.

Маня еще не понимает, что ей необходимо разобраться в своих мечтаниях и на чем-нибудь остановиться. Пока же с одинаковой восторженностью она отдается и национальным чувствам, и гуманистическим идеям, и своим умственным запросам.

Несмотря на влияние новых учений, несмотря на бурную деятельность, она по-прежнему очаровательна. Хорошее, строго выдержанное воспитание, пример целомудренной семьи охраняли ее юность и не давали впадать в крайности. Восторженность и даже страстность всегда сочетались в ней с изяществом, с каким-то сдержанным достоинством.

Если между часами репетиторства, занятиями с работницами мастерских и тайными лекциями по анатомии у Мани бывает свободный перерыв, она уходит к себе в комнату, где что-то читает, что-то пишет. Ушло то время, когда она глотала пустые, нелепые романы. Теперь она читает Гончарова, Достоевского или «Эмансипированных женщин» Болеслава Пруса, где встречаются портреты молодых полек, таких же, как она, и так же стремящихся к умственной культуре. Ее тетрадка с записями для себя хорошо отражает духовную жизнь юной девушки, жадной до всего и стоящей на распутье своих разносторонних дарований: десять страниц тщательных рисунков свинцовым карандашом, иллюстрирующих басни Лафонтена, немецкие и польские стихи; отрывки из книги Макса Нордау «Ложь условности», стихотворения Красинского, Словацкого и Гейне; три страницы из ренановской «Жизни Христа», начатые со слов: «Никто и никогда еще не ставил в своей жизни любовь к Человечеству так высоко над суетными, мирскими интересами, как делал это он (Христос)…»; затем выписки из работ русских философов, отрывок из Луи Блана, страничка из Брандеса, снова рисунки животных и цветов, опять Гейне; собственные переводы Мани на польский язык из Мюссе, Прюдома, Франсуа Коппе.

Сколько противоречий! Все дело в том, что эта «эмансипированная женщина», коротко обрезав свои чудесные белокурые волосы в знак презрения к кокетству, все же вздыхает по любви и переписывает целиком прелестное, но чуть слащавое стихотворение:

А если б вздумал я признаться, что я вас пламенно люблю,Какой ответ мне дали б вы, брюнетка с синими глазами?

Маня скрывает от своих подруг, что ее пленяет и «Разбитая ваза» и «Прощай, Сюзон». Ей трудно признаваться в этом и самой себе. Строгое платье, выражение лица, до странности ребячливое из-за коротко подстриженных кудрей, превращают Маню в какую-то девочку-мальчишку, которая бегает по собраниям, докладам, спорит, выходит из себя. Своим подругам она декламирует стихотворения Асныка, вдохновленные горячей любовью к родине и ставшие «Исповеданием веры» этой молодежи:

Луч светлый Истины найдите,Ищите новых, неизведанных путей.Когда ж взор Человечества проникнет еще дальше,То и тогда откроется пред ним достаточно чудес.…В каждой эпохе рождаются свои мечтыИ забываются вчерашние, как сон.Берите ж в руки светоч знания,Творите новое в созданиях вековИ стройте будущий Дворец для будущих людей…

Маня дарит Марии Раковской фотографию самой себя и Брони с надписью: «Идеальной позитивистке от двух позитивных идеалисток».

Две наши «позитивные идеалистки» целыми часами обдумывают вместе, как им устроить свою жизнь в будущем. Увы! Ни Аснык, ни Брандес не давали указаний, как получить высшее образование в Варшаве с ее университетом, куда не допускают женщин. Не давали и способов быстро наживать состояние уроками за пятьдесят копеек.

Великодушная Маня огорчается. Хотя и младшая в семье, она чувствует себя ответственной за будущее старших. Юзеф и Эля не вызывают большого беспокойства: молодой человек станет врачом, а бурная, красивая Эля еще колеблется, стать ли ей учительницей, или же певицей: она и поет во весь голос и запасается дипломами, а в то же время отказывает всем, делающим ей предложения.

Но Броня! Как помочь Броне? Как только она окончила гимназию, на нее пало все бремя хозяйственных забот. Закупая продукты питания для всей семьи, составляя разные меню, занимаясь варкою варенья, Броня стала замечательной хозяйкой, но ее приводит в отчаяние быть только домашнею хозяйкой. Мане понятно ее мучительное состояние, так как она знает тайную мечту Брони — съездить в Париж, получить там медицинское образование, вернуться в Польшу и стать земским врачом. Бедняжка Броня уже скопила маленький фонд, но жизнь за границей так дорога! Сколько месяцев, сколько лет надо еще ждать?

Такое сердечное участие в судьбе Брони вызывалось не только узами кровного родства, но и более возвышенной привязанностью в ответ на теплое чувство Брони, которая после смерти матери окружила Маню материнскими заботами. В этой сплоченной семье обе сестры чувствовали особое влечение друг к другу. Природные свойства их душ как-то взаимно дополнялись: старшая своим практическим умом и опытностью внушала младшей уважение, и Маня выносила на ее решение все вопросы своей обычной жизни. Младшая же, более застенчивая и увлекающаяся Маня была для Брони юной замечательной подругой, в которой чувство дружбы усиливалось благодарностью, каким-то неосознанным желанием отплатить свой долг.