Лайза Роугек - Человек, написавший «Код да Винчи» Страница 31

Для Дэна Брауна 11 сентября 2001 года началось как обычный день. Он уединился в своей съемной квартире в Эксетере, лишенной, напомним, всех современных средств связи, и спокойно работал над текстом «Кода да Винчи», когда в комнату неожиданно вошла Блайт и сообщила об атаке террористов. «Я мгновенно понял, что это наконец случилось», — вспоминал Браун, имея в виду то, что он отчасти предугадал в «Цифровой крепости». Следующие несколько месяцев он никак не мог заставить себя снова взяться за работу над новым романом. «Написание художественного произведения показалось мне совершенно ненужным, — признавался Браун. — Когда подобное происходит в действительности, разве можно позволить себе роскошь описывать приключения вымышленных персонажей в вымышленном мире? Разве этим поможешь родной стране в трудный для нее час?» Однако в конце концов Дэн пришел к выводу, что, продолжив работу над «Кодом да Винчи», он все-таки поможет своей стране. «Я дал людям возможность избавиться от страха и суровой реальности, подарив им небольшое развлечение, — заявил он. — Ведь это просто невыносимо — постоянно помнить о недавней трагедии».

Трудно сказать, что именно стало движущей причиной — мировые события или же стремление Дэна непременно добиться широкого признания читателей. Однако факт остается фактом: они с Блайт объединили усилия и стали еще более активно работать над книгой. Блайт внесла свой, причем немалый, вклад в развитие главной темы романа — творчества Леонардо да Винчи, которое она прекрасно знала и искренне любила.

«Жена тогда очень сильно повлияла на меня, — рассказывал Браун. — Ее глубокие знания и увлеченность искусством были тем топливом, которое не давало угаснуть творческому процессу». Если принять во внимание изощренный сюжет и лихо закрученную интригу «Кода да Винчи», то процесс далеко не всегда протекал плавно и ровно, как того хотелось бы. «Создание книги — чрезвычайно сложное дело. Я бы не пожелал этого занятия даже своему злейшему врагу, — заявил Браун. — Бывают дни — это особенно верно для того периода, когда я работал над „Кодом да Винчи“ — когда крайне важно присутствие близкого человека, который понимает искусство Леонардо да Винчи и страстно любит его и который при необходимости может сказать: „Давай-ка прогуляемся и обсудим, почему мы взялись за это дело, решим, что нас восхищает в Леонардо, каковы были его убеждения“, — признался писатель. — В этом плане мне очень повезло с Блайт».

За время работы над «Кодом да Винчи» изменились не только отношения писателя с женой. Претерпели изменения и его взгляды на религию и духовность. Довольно скоро в фундаменте его убеждений появились первые трещины.

«Невозможно изучать столь взрывоопасную тему и не изменить свою жизненную философию, — признался Браун. — Я приступил к исследованию главной темы „Кода да Винчи“ как скептик. Я надеялся, что чем больше фактов узнаю, тем скорее разуверюсь в этой гипотезе. Но после многочисленных поездок в Европу и двух лет исследований я действительно поверил в нее. Не следует забывать о том, что в романе повествуется о гипотезе, которая отнюдь не нова».

Факты, которые Дэн Браун черпал из самых различных источников, зачастую противоречили тому, чему в детстве его учили в семье и в церкви. «Меня чрезвычайно смущали эти несоответствия, и я обратился к знакомому историку со следующим вопросом: „Как люди твоей профессии балансируют между противоречивыми трактовками одного и того же события?» Он, как мне кажется, дал блистательный ответ: «Когда мы читаем об исторических событиях и истолковываем их, то мы истолковываем не сами исторические события. Мы истолковываем письменные хроники этих событий. По сути дела, мы интерпретируем интерпретации, данные другими людьми. В наши дни многие историки считают, что при рассмотрении исторической точности понятий мы должны в первую очередь задать себе далеко идущий вопрос: „Насколько исторически точна сама история? В большинстве случаев ответа на вопрос мы не получим. Что, однако, не мешает нам продолжать задавать вопросы“».

Это мнение открыло перед Дэном Брауном новые горизонты.

Он начал осознавать, что новый роман будет радикально отличаться от первых трех книг, хотя в нем и появится уже знакомый читателю по «Ангелам и демонам» Роберт Лэнгдон. «Когда я писал „Код да Винчи“, то, видимо, уже догадывался, что книга будет не похожа ни на что другое», — признался Дэн. Какой бы ни была причина — противоречивая, провокационная тема, возможность испытать Роберта Лэнгдона в новых обстоятельствах или тот простой факт, что писателю было нечего терять, — но у Брауна еще до выхода книги возникло ощущение, что он создает нечто уникальное.

Слова Джека Хита — «Чем проще, тем лучше» — эхом звучали в его ушах, но Браун так и не научился компактной манере письма. Излив на страницу все то, что ему хотелось сказать, он заново вычитывал ее, основательно перерабатывал и убирал ненужное, оставляя лишь десять процентов написанного.

«Работа над триллером, который желаешь сделать одновременно информативным и компактным, сродни изготовлению леденца из кленового сиропа, — рассказывал он. — Нужно получить сок, обойдя сотню деревьев, сварить его, выпарить воду и долго кипятить. Уйдет немало времени, прежде чем получишь желаемое. Я не ограничивал себя в нажатии клавиши „delete“ на клавиатуре компьютера, — объяснил Дэн. — Прежде чем получалась одна страница „Кода да Винчи“, десять страниц летели в корзину. Ведь это в первую очередь триллер. Я стремился задействовать только ту информацию, которая действительно требовалась для развития сюжета».

Однако работа над четвертым романом явилась для автора экзаменом на мастерство не только по причине темы, но и по причине чистого объема информации и малоизвестных читателю фактов, которые он хотел втиснуть в текст. Дэну пришлось перелопатить огромное количество самых разнообразных сведений, которые нужно было вплести в канву повествования и которые не сводились к простому изложению истории произведений искусства и месту действия отдельных эпизодов.

«Я много работал над тем, чтобы упростить для понимания и сделать эту секретную информацию более интересной, — рассказывает Браун. — Символог, как явствует из самого слова, — это тот, кто разбирается в символах. Такой человек, например, может посмотреть на глаз, изображенный в треугольнике на оборотной стороне долларовой купюры. Он знает, что означает глаз, ему известно, когда этот символ возник и каково его историческое значение».

По словам писателя, одна поездка в Европу особенно запомнилась им с Блайт. «Мы получили доступ ко многим местам в Лувре, куда обычно не пускают посетителей, и они стали для нас истинным откровением, — рассказывал Дэн, имея в виду те залы музея, о существовании которых он ранее даже не подозревал. — Там находятся реставрационные мастерские, где соблюдается такая же идеальная чистота и стерильность, как в так называемых чистых лабораториях НАСА. Система безопасности в Лувре не уступит той, что в Форт-Ноксе».