Александра Чистякова - Не много ли для одной? Страница 31

Володя с ребятами футбол гонял. Увидел, бежит, а у меня и губы пересохли. Я уже с ходу говорю: «Прости, сыночка, отец все унес в зону». Он говорит: «Не расстраивайтесь, мы сейчас в гости пойдем. И повел меня к Марийке. Там встретили хорошо. У Марии одна мать. Посидели, я говорю: „Пойдем, сынок, ты в школу, я на станцию“. Они нас уговорили остаться. Мать постелила нам с ней, а Марийка легли с Володей. Расстроилась я совсем. Он же учится, не кончал и свету божьего не видел. Ведь легли двое — будет третий.

Утром мы ушли. Володя на занятия, я на автобус. Приехала домой, Толяше рассказываю, он с улыбочкой: „В этом нет ничего особенного“. „Так ведь в армию пойдет“. „Ничего, теща прокормит. Из армии вернется, и короед встречать будет“. — „Тебе шутки, а мне хоть реви“.

Я вскоре получила от Володи письмо: что он, мол, женится и оставит Маринку у меня. Я на это не дала согласие. Ответила: „Я не могу содержать ее. Пускай она живет у матери. Дождет тебя, возьмешь, а не дождет — еще найдешь“. Он обиделся.

После окончания ему дали путевку на берег Черного моря, в дом отдыха. Нужны туфли, в магазине их не было. Пошла к сестре просить — ведь Василий, крестный. Та засмеялась: ругать будет. Я ушла. Володя поехал в кедах и взял плетенки.

Приехал загорелый, поправился и только день побыл. Мне говорит: „На практику надо“. Там ему Марийка вечер проводов устраивала. Ему еще в армию. Вскоре домой приехал на двое суток. Меня свалил радикулит. Обцеловала я его все лицо. Марийка смотрит, а у меня зло на Марийку. Если бы не она, он мог бы поступать на Кедровский разрез, и я бы видела его. Но ее все же поцеловала.

Они уехали, а меня свалил радикулит. я добилась путевку в Ягуновский профилакторий. Принимала грязевую ванну и хвойную, но грызло в правом паху и болела правая нога. Только и покоя, пока правая грязь лежит. Болела я и раньше, но бывало, ляжешь и боль затихнет. А тут ни дня, ни ночи. Люди в кино, а я реву. А то у дежурной сестры попрошу ключ, горячей воды налью в ванну и сажусь. Пока сижу, затихнет, встану — опять грызет. Значит, это не радикулит, думаю себе.

Кто-то сказал врачу, он пришел в палату. „Чистякова, вы не поправляетесь, а худеете“. Я заплакала. Говорю, что нет покоя, день и ночь грызет в паху, а боль отдает до пятки. Он спросил, где живу и с кем живу. Я рассказала. Он пообещал, что мне будут носить лекарство и на ночь таблетки. Будет вам легче, только не доводите себя до крайности. Путевка шестнадцать рублей, приезжайте через год». Стала принимать лекарство дополнительно к ваннам. Боль стала стихать.

Домой приехала, совсем забыла про радикулит.

Володя из армии письма шлет, часто. Толя тоже скоро кончает и тоже пойдет на практику. С дипломом ему подарили будильник за хорошую учебу и поведение. Оформился он в РСУ — бетонщиком, арматурщиком. Сам-то здоровый, а такой тяжести не видел. Смотрю, у него руки опухшие. Я стала беспокоиться. Говорю: «Сходи-ка, сын, в военкомат, попроси повестку на расчет и пойдешь учиться на шофера». Я знала, что он сильно любит автомашину. Он сходил, но там попросили, чтобы принес от меня письмо, что я могу обеспечить сына без зарплаты. Я, конечно, написала. Поступил Толя на курсы шоферов и с радостью бежит туда. Наш сосед работал шофером — Володя Малышкин. Толя привязался к нему, все расспрашивает, просит проехать. Их дружбе не было конца. Поехал Малышкин на Кролики, и Толя с ним. Тот напился, заехал в грязь и не может вылезти. Малышкин лег спать, а Толя сам выехал из грязи. А я все глаза проглядела. Я знала, что у Вовки там подруга, но не подумала, что он напьется. Подъехали к дому, я со слезами. Толя переоделся и в военкомат. Вовка довез его до поворота «шахта „Северная“», а там автобусы ходят. Толя говорил потом: «Вовремя приехал».

Однажды пошел он к Разводову Володе. И все не возвращается. Хоть и короткая летняя ночь, но мне места нет в постели. Встала, время два часа. Иду в школьный сад. Смотрю под каждым деревом: нет ли моего Толяши. Я уже реву, бегу к Разводовым. Он спит с Володей, а постель с грязи лопается. Я заплакала: «Что ж ты мой сыночка, выгнатый, что ли? или спать тебе негде? или постель мать не обходила? Я все кусты в школе облазила, думала, тебя убили». Он соскочил обнял меня: «Мамулечка, простите, мы долго сидели и считали, что вы спите. И я решил не тревожить ваш сон».

Пошли домой, я попросила: «Не делай этого, Толяша. Если ты где-то задержался, так накажи с людьми, и я буду спокойна».

Я Толе говорю, что костюм купить надо, а то в армию пойдешь — не поносишь. Он отвечает: «Если я в армию пойду, то после армии мне все малое будет. Давайте закажем брюки в пошивочную и купим плащ, рубашки у меня есть. А вернусь тогда купим новое».

Так и сделали. Любил он чистенько ходить и был аккуратный. Как-то дождик шел. Клеймеше Толя забежал, попросил плащ. Толя ему подал, а потом через неделю пошла к ним. Он уже рукав оторвал. С кем-то дрался. Взяла, зашила. «Вот, мой сынок, ты бережешь, а люди пакость тебе делают». Он посмотрел, говорит: «Незаметно — походим, не долго осталось».

Что бы он не делал, все с песнями. То поет, то насвистывает. Любимая его песня «Ох, умру я, умру я похоронят меня и родные не узнают, где могила моя». Я сколько раз слышала, а на этот раз подошла. «Скажи, мой сыночек, где же ты умирать собираешься? Неужто мы не узнаем?» Он улыбнулся: «На все-то вы обращаете внимание. Просто это песня».

Толя уже шофер, его послали в Белово в командировку с автомашиной. Ему пришла повестка явиться в райвоенкомат. Я позвонила в автобазу. Его отозвали. Пошел в военкомат, ему сказали: «Получай расчет, через двенадцать дней возьмем». Получил расчет.

У меня был отпуск. Мы с Толей поехали в Тайгу. Сходили к моей маме. Заночевали у сестры Поли, сходили на могилку племянника. Толя еще говорил: «Рано ты, братеня, лег». Мы сфотографировались там. Вернулись домой, уже срок пришел. Он пошел в военкомат, там говорят: «Придет старший брат, тогда возьмем». Он с обидой: «Мама не против, я пойду со своим годом». Говорят: «Неси от матери ее согласие». Пришел, уговаривает. Написала я, что не возражаю. Ему сказали: «Жди, вызовем».

И пришла повестка тринадцатого августа 1967 года явиться в полной готовности. У Толяши уже отросли волосы, я говорю: надо остричь. Он говорит: опять вернут. Собрала я соседей, угощаю, а сама реву. Он подошел, смотрит своими открытыми глазами и с такой обидой: «Разве я в заключение иду, или воровать собрался? Я же иду выполнять свой долг. Вы же глупая, должны это понимать».

Я поцеловала его в щечку с мягким пушком. Он еще не брился. Сидели долго, потом Толя ушел к Наде.

Утром позавтракали и пошли на автобус. Приехали в военкомат. Там сказали: «Кто желает проводить, езжайте на вокзал». Нас было много. Приехали и долго ждали. Смотрим, идут и с песнями. Пока были далеко, я плакала, а как стали подходить, я утерлась и старалась держаться, чтоб не нервничать и не расстраивать его.