Антон Деникин - Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г. Страница 31

Атаман, генерал Бирюков, был посажен в тюрьму, где и умер. Другие деятели, в том числе помощник атамана ротмистр (именовавшийся полковником) князь Тундутов, председатель казачьего Круга Ляхов, председатель калмыцкого Круга и правительства «полковник» Криштофович[110] нашли приют на Дону; несколько тысяч калмыков с семьями и скарбом потянулись также на освобожденную от большевиков территорию.

Князь Тундутов — определенный авантюрист, хотя и обладавший весьма посредственным умственным развитием, объявил себя, как известно, астраханским атаманом и стал формировать армию, не без успеха мистифицируя Берлин и Новочеркасск. С падением атамана Краснова и упразднением Астраханского корпуса, части которого пошли на пополнение Вооруженных сил Юга[111], Тундутов временно остался не у дел. В кубанской станице осели самодовлеющие астраханские власти, ведя между собой большие раздоры; с одной стороны — на почве разногласия между казаками и калмыками, с другой — от столкновения в калмыцкой среде представителей двух начал — «феодального»[112] и «демократического»[113]. Особым постановлением соединенных «правительств», князь Тундутов был лишен атаманского звания и, получив 20 тысяч рублей «отступного», вначале примирился с фактом своего низложения. Но вскоре передумал и объявил о расторжении договора между астраханским казачеством и калмыками и об образовании из последних особого войска «Волжского», назвавшись его атаманом. Тундутов пробрался затем в Баку, спекулируя калмыцким народом в сношениях с азербайджанским правительством и даже с агентами Кемаль-паши, добывая везде деньги и предаваясь широкому разгулу. В сентябре он вернулся в калмыцкие степи и стал подымать калмыков против вновь избранного «правительствами» атамана Ляхова. Чтобы положить конец всем этим выступлениям, волновавшим степь и вызывавшим дезертирство из калмыцких полков, в октябре 1919 года я приказал выслать Тундутова и двух его сподвижников из пределов Северного Кавказа[114].

Ляхов и члены его правительства привлечены были к разработке положения об управлении Астраханским краем и к организации управления освобожденными калмыцкими округами.

Глава VIII. Взаимоотношения Юга с Кубанью

Взаимоотношения, сложившиеся между властью Юга и Кубанью, вернее — правившей ею группой, я считаю одной из наиболее серьезных «внешних» причин неудачи движения.

Ближайшими поводами для междоусобной борьбы, поднятой кубанской «революционной демократией», совмещавшей «казачий» социализм с самостийностью, служили вопросы о полной эмансипации Кубани от правительства Юга, о создании собственной армии, о пресловутой «экономической блокаде», вызванной кубанскими рогатками, и некоторые другие, тесно связанные с интересами противобольшевистской борьбы. В область внутренних отношений и местного законодательства мы по-прежнему не вмешивались вовсе.

Внешне эта борьба преподносилась общественному мнению как противоположение «казачьего демократизма» «монархической реакции»; на самом деле она представляла поход кубанской самостийности против национальной России вообще. При этом кубанские самостийники вкладывали в свои отношения к нам столько нетерпимости и злобы, что чувства эти исключали объективную возможность соглашения и совершенно заслоняли собою стимулы борьбы с другим врагом — советской властью. Можно сказать, что со времени полного освобождения Кубанского края самостийные круги, преобладавшие в составе Законодательной Рады и третьего правительства (Курганского), все свои силы, всю свою энергию и кипучую деятельность направили исключительно в сторону «внутреннего врага», каким в глазах их была Добровольческая армия.

14 июня в Ростове произошло прискорбное событие, вызвавшее обострение — еще большее — в наших отношениях. В этот день был убит председатель Краевой Рады Рябовол. Следствие донских властей не обнаружило лиц, совершивших убийство. Так как покойный являлся одним из наиболее непримиримых противников власти Юга, то в смерти его Кубанская Рада обвинила добровольцев. Событие это послужило поводом для больших политических демонстраций, организованных кубанским правительством и Радой. В изложении официозов, в воззваниях и речах преступление приписывалось «врагам народа, слугам реакции, монархистам», на которых обрушился гнев кубанских республиканцев. Некоторые речи и статьи расшифровывали, впрочем, эти «общие понятия», указывая прямо на «Особое совещание», как на «силу, стремящуюся отдать демократию в рабство»; на «Осваг», «длинными реакционными щупальцами охвативший Кубань»; на Добровольческую армию, «поющую Боже, Царя храни». Про армию кубанский официоз позволил себе сказать: «…И только в демократических кругах с истинным негодованием относятся к свершившемуся факту и ждут возможных последствий. Говорят о возможности ухода кубанцев с фронта. Говорят и сами пугаются… Так как все отлично сознают, что на фронте — там, далеко, — кубанцы, терцы, донцы, а добровольцы ютятся в штабах, театрах и интендантствах…»

Даже представитель Грузии, с которой по существу мы находились в состоянии войны, счел возможным в Екатеринодаре — Ставке главнокомандующего воюющей стороны, с кафедры Рады грозить «неведомому» противнику: «Грузия хочет видеть рядом с собой доблестную соседку — Кубань… Она не может разговаривать с теми, кто идет завоевывать и подчинять, а не освобождать… Я уверен, что когда на Кубани настанет момент опасности для демократии и свободы, то демократия Грузии не платонически, а кровью своей докажет стремление защищать общность демократических интересов…»

Грузия в качестве защитницы Кубани!

Это официальное лицемерие встречено было бурными аплодисментами собрания, ослепленного навеянным чувством в ущерб логике и действительности.

В числе прочих мер Законодательная Рада постановила[115]: 1) закрыть все газеты, поносившие Раду и покойного Рябовола, а редакторов их выслать из пределов края[116]; 2) закрыть все отделения «Освага» на кубанской территории, а агентов его выслать[117]; 3) екатеринодарский гарнизон передать в надежные руки и составить его из «верных частей»; 4) все гарнизоны в крае должны состоять исключительно из кубанских и горских частей[118]; 5) разработать мероприятия против лиц, ведущих борьбу с кубанскими краевыми установлениями…

Эти последние мероприятия были особенно сложны ввиду отрицательного отношения к местной власти не только Добровольческой армии, но и всей русской общественности, всей российской печати, кубанской «линейной» группы и большинства иногородних. Последние были настроены оппозиционно, преимущественно в области социальных и экономических взаимоотношений; в станицах — в особенности, где неискренние демократические лозунги центра претворялись в «казачью диктатуру» и самосуд, где все натуральные повинности отбывались исключительно иногородним населением принудительно и бесплатно. Только городской пролетариат, ведя борьбу с кубанской властью, в ее распре с командованием выражал обыкновенно свое сочувствие кубанцам. Но приемами довольно безобидными: резкими постановлениями профессиональных союзов, красными бантами, украшавшими их делегатов, и тому подобным.