Борис Соколов - Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи Страница 32

Почему же Жуков предпочел на первый план в «Воспоминаниях и размышлениях» выдвинуть не вполне реальную близость с Буденным, а свои отношения с Тухачевским, в любом случае — не столь близкие, как с Семеном Михайловичем? Наверное, определенную роль здесь сыграла мода на Тухачевского, возникшая в 60-е годы после его реабилитации, когда Жуков как раз работал над мемуарами. Но, думаю, еще важнее было внутренне родство душ Георгия Константиновича и Михаила Николаевича.

31 октября 1931 года Буденный дал Жукову превосходную аттестацию. Он подчеркнул, что Георгий Константинович «проделал очень большую работу по составлению руководства по подготовке бойцов и мелких подразделений конницы РККА и все поручения выполнял в ударном порядке, успешно и в назначенные сроки». Семен Михайлович подтвердил, что Жуков — командир «с сильными волевыми качествами», требовательный к себе и к подчиненным, с чувством ответственности за порученную работу, тактически и оперативно грамотный. Отметил, что «не имея академического образования, много работает над своим личным военным и политическим развитием». Общий вывод был весьма благоприятен для Георгия Константиновича: «подготовленный общевойсковой командир-единоначальник, вполне соответствует занимаемой должности и должности командира кавдивизии и начальника нормальной кавалерийской школы».

Единственный недостаток своего помощника Семен Михайлович видел в «известной жесткости и грубоватости». Впрочем, в глазах бывшего командарма 1-й Конной это был недостаток вполне терпимый. Сам ведь мог в сердцах съездить подчиненного по морде. Буденный явно рассчитывал поставить Жукова командиром дивизии. Случай к этому представился через два года работы Георгия Константиновича в Инспекции.

Вот что вспоминает об этом Буденный: «Как-то весной 1933 года меня пригласил нарком обороны К.Е. Ворошилов. Вошел к нему в кабинет и сразу заметил, что у Ворошилова скверное настроение…

— Надо срочно подыскать нового командира 4-й кавалерийской дивизии, — сказал он.

— А что случилось?

Ворошилов сообщил, что на днях 4-ю кавдивизию инспектировал командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич и остался недоволен ее состоянием. По его словам, комдив развалил дивизию, в ней нет дисциплины, нет должного порядка.

— Сами понимаете, как мне больно это слышать, — продолжал Климент Ефремович. — Ведь дивизия носила мое имя!.. — Ворошилов встал, заходил по кабинету. — Вот как подвели, а? Уборевич просит немедленно заменить комдива. Я уже дал согласие…

Слушая Ворошилова, я подумал о том, а не сгустил ли краски Уборевич. Спросил об этом Климента Ефремовича.

Ворошилов сказал:

— Я верю Уборевичу. Не станет же он, командующий округом, наговаривать на своих комдивов?

— Логично, — согласился я. Ворошилов встал.

— Кого вы можете предложить на эту должность? — спросил он.

Я ответил, что надо подумать, хотя могу и сейчас назвать одного товарища.

— Кто?

— Жуков Георгий Константинович, — сказал я. — Раньше он служил в Белорусском военном округе, был командиром полка, командовал бригадой…

Выслушав меня, Ворошилов сказал: «Пожалуй, кандидатура подходящая. Лично поговорите с Жуковым, а потом заготовьте приказ».

Из беседы Буденный вынес впечатление, что Георгий Константинович «был доволен этим назначением».

— Уверен, что вы, товарищ Жуков, поправите дела в дивизии. Такого же мнения и нарком. Он поручил мне передать это вам, — напутствовал Семен Михайлович нового комдива.

— Постараюсь сделать все, чтобы четвертая кавалерийская дивизия вновь обрела достойную ей славу, — пообещал Жуков.

Сам Георгий Константинович в «Воспоминаниях и размышлениях» утверждал, что подозрения Буденного, будто Уборевич слишком сгустил краски, в общем-то, были основательны: «В 1932 году дивизия была спешно переброшена в Белорусский военный округ, в город Слуцк. Как мне потом стало известно, передислокацию объясняли чрезвычайными оперативными соображениями. Однако в тот период не было никакой надобности в спешной переброске дивизии на совершенно неподготовленную базу».

Жуков, конечно же, не был посвящен в тонкости высокой политики: как раз в 1932 году заместителем наркома Тухачевским, наверняка с санкции Ворошилова и Сталина, был разработан план нападения на Польшу, потому и двинулась 4-я кавдивизия в Слуцк, расположенный в полусотне километров от польской границы, — вот и все «чрезвычайные оперативные соображения»! Хотели воспользоваться мировым экономическим кризисом и раздавить давнего противника, рассчитывая, что из-за финансово-экономических неурядиц и роста социальной напряженности Англия и Франция побоятся прийти на помощь Пилсудскому. Однако для такой войны необходим был благожелательный нейтралитет Германии, если не союз с ней. С немцами, опасавшимися, что после захвата Польши почти миллионная Красная Армия легко сомнет и 100-тысячный рейхсвер, тогда договориться не удалось, и советское вторжение в Польшу не состоялось. Но 4-ю Донскую кавдивизию, равно как и другие, вновь переброшенные части, у польских границ «на всякий случай» оставили.

Георгий Константинович не пожалел красок, рисуя плачевное состояние 4-й кавалерийской: «В течение полутора лет дивизия была вынуждена сама строить казармы, конюшни, штабы, жилые дома, склады и всю учебную базу. В результате блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. Недостаток строительных материалов, дождливая погода и другие неблагоприятные условия не позволили вовремя подготовиться к зиме, что крайне тяжело отразилось на общем состоянии дивизии и ее боевой готовности. Упала дисциплина, часто стали болеть лошади. Командование 3-го корпуса, куда входила 4-я кавалерийская дивизия, ничем не могло помочь, так как в аналогичном положении находились и другие части этого корпуса, также спешно переброшенные в округ.

Весной 1933 года командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич после краткого инспектирования частей дивизии нашел ее в состоянии крайнего упадка. Надо заметить, что в свое время командующий не оказал надлежащей помощи дивизии в вопросах строительства и не принял во внимание условий, в которых находились части. Теперь он Поспешил определить главного виновника плохого состояния дивизии — ее командира Т.П. Клеткина.