Игорь Курукин - Княжна Тараканова Страница 32

Тем же летом кирасир Яков Белов сокрушался: «Матушка де государыня жалует одну гвардию, а нас забывает; другие де полки хотят уж отказатца». Старый Преображенский солдат Яков Голоушин жаловался: «Нас де армейские салдаты как сабаки сожрать хотят; не без штурмы де будет, вить де Иван Антонович жив». Сам гвардеец и его сослуживцы сочувствовали шлиссельбургскому узнику и даже жалели о свергнутом Петре III: «Бывшей государь был милостив и многих из ссылки свободил, да и Иван де Антонович выпустил было на волю; да и нам при нём хорошо было»{140}.

Доносы и репрессии оказались не в состоянии пресечь «толки» в полках, на основании которых возникло не менее двадцати дел. Только из одного Преображенского полка в 1763 году были исключены за «продерзости» 17 солдат{141}. Гвардейцы осуждали возвышение Орловых, а вместе с ним и возможность нового переворота: «Не будет ли у нас штурмы на Петров день? Государыня идёт за Орлова и отдаёт ему престол»{142}. «Што ето за великой барин? — возмущался в марте 1764 года семёновский солдат Василий Петелин. — Ему можно тотчас голову сломить! Мы сломили голову и императору; мы вольны, и государыня в наших руках. Ей де года не царствовать, и будет де у нас государем Иван Антонович». Гренадеры-измайловцы Михаил Коровин и его друзья категорично заявляли: Орлов «хочет быть принцом, а мы и прочие етова не хотим»{143}.

В апреле 1764 года, когда было объявлено о предстоящем путешествии Екатерины в Прибалтику, гренадеры-преображенцы обсуждали это событие: «Врят де быть походу; может де статься не хуже тово, что с третьим императором зделалось». А измайловцы отпускали в адрес государыни «скоромные непристойные слова» и считали возможным её свержение: «Всё триотца да мниотца, конечно де будет такая ж, как прежде, тревога». Следователи В. И. Суворов и А. А. Вяземский убедились, что подобные разговоры были широко распространены, и даже просили у императрицы разрешения прекратить допросы, так как найти «точного разсевателя» вредных толков было невозможно{144}. О ходивших по столице слухах насчёт грядущих беспорядков писал и английский посол Бекингем{145}.

Уже накануне отъезда Екатерины II в Ревель, в июне 1764 года конногвардеец Анисим Якимов донёс о «непристойных словах» преображенца Степана Андреева: «Как де государыня пойдёт в поход, так де Иван Антонович приимет престол»; на это «уже две роты согласны, да согласиться надо нам всей гвардии». Точно в таких же словах обсуждали этот политический вопрос солдаты Суздальского полка: «И когда де Преображенские и семёновские присягнут, то де и нам нечего делать». Начавшееся тут же следствие выявило большое количество таких «согласных»: в списке оказалось около ста человек{146}.

Проходившие на протяжении 7—10 июня допросы установили наличие оригинального плана урегулирования династической проблемы: предполагалось, что Екатерина «примет принца и возьмёт ево в супружество». Автором этой идеи оказался капитан-поручик Преображенского полка Семён Хвостов; он уже начал с этой целью собирать солдат-преображенцев «в свою партию», якобы от имени Екатерины. Гвардейцы полагали, что сама императрица желает таким образом «разведать мысли салдацкие». Реальная Екатерина лично вмешалась в дело — ей не давали покоя «скрытные замыслы» Хвостова. В особой записке она указала следователям допросить преображенца по пунктам и выяснить, почему тот говорил Орлову, что солдаты за него, а солдатам — о «принце»{147}. За «необузданные свои мысли» Хвостов был сослан в имение, а освобождён от ссылки только в 1798 году.

Вслед за ним под следствие угодили Преображенские прапорщик Иевлев и капитан-поручик Соловьёв. Офицеры обсуждали борьбу придворных «партий» и полагали, что одни хотят на престол Павла, а другие — Иоанна, «только кто-то ково переможет?». При этом Иевлев верил, что заточённому принцу якобы уже присягнул Суздальский полк, а господа в каретах «ездят к Ивану Антоновичу на поклон, которой живёт в Шлютельбурхе»{148}.

За несколько дней до попытки освободить шлиссельбургского узника поступил донос о подозрительных разговорах измайловского сержанта Василия Морозова. Тот заявлял о какой-то «камисии» в полку, от которой «из наших офицеров один не постраждет ли», и сожалел об обидах «птенца Ивана Антоновича», о котором беседовал с регистратором Лаврентием Петровым, служащим в самой Шлиссельбургской крепости. Доклад об этом расследовании был подготовлен 2 июля; причём его руководители И. И. Неплюев и А. А. Вяземский почему-то решили не трогать болтливого чиновника{149}. Находившаяся в Риге Екатерина это решение одобрила, что выглядит достаточно странно, особенно в свете случившейся в ночь с 4 на 5 июля попытки переворота.

Неудачное предприятие Василия Мировича, пытавшегося освободить узника Иоанна Антоновича, хорошо известно, хотя современники подозревали, что за подпоручиком Смоленского полка стояли «большие» персоны. Знал об этом и разбиравший в 1830-х годах секретные бумаги прошлых царствований министр внутренних дел Д. Н. Блудов: в докладе Николаю I он особо выделил существовавшее «нелепое заключение» о том, что Мирович был «подосланный от правительства заговорщик»{150}. Подозрения эти сопровождают «дело Мировича» вплоть до нашего времени. Однако приходится признать, что если такая провокация и имела место, то спрятана она была надёжно: никаких доказательств до сих пор не обнаружено.

Однако для нас более важным представляется то, что сама попытка Мировича родилась в атмосфере ожидания переворота и явилась материализованным выражением этого ожидания. Оказалось, что незнатный и никому не известный младший офицер без особых усилий смог увлечь за собой солдат из охраны важнейшей политической тюрьмы, а они были готовы подняться на мятеж по артельному принципу: «Куда де все, то и он не отстанет»; колеблющихся же убедили, прочтя самодельный манифест{151}.

Во всём прочем подпоручик собирался повторить действия самой Екатерины. С выкраденным из крепости Иоанном Антоновичем он рассчитывал прибыть в расположение артиллерийского корпуса, поскольку «во оных полках против прочих многолюднее и гораздо больше отважливее потому состоят, как из многих полков лучшие собраны». Так же, как и 28 июня 1762 года, предводитель заговорщиков намерен был прочитать заготовленный им манифест и провести присягу новому государю, затем послать офицеров с «пристойными командами» для захвата крепости и мостов, разослать в «нужные места» манифесты и увлечь за собой остальные полки{152}.