Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст] Страница 32

Журналист и мемуарист В. П. Бурнашов вспоминал потом, как в этой кондитерской он списал «Смерть Поэта» у В. С. Глинки.

Какие удивительные совпадения!.. Угол Невского и Мойки. Воистину — литературный перекресток России!

Именно здесь, 27 января 1837 года Пушкин встретился со своим секундантом подполковником Данзасом и отсюда уезжал на Черную речку, уезжал в бессмертие…

«Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта — Лермонтова»{222}, — писал позднее граф В. А. Соллогуб.

Многие впервые услышали имя автора — корнета лейб-гвардии Гусарского полка Михаила Лермонтова. Услышала это имя и вдова Пушкина. Она еще не знала тогда, какую удивительную встречу в будущем предложит им судьба…

Но это потом. А пока…

Горе заполонило дом Натальи Николаевны. Свет злословил за ее спиной. Судачили все. К сожалению, не только враги, но и те, кто считали (или хотели считать) себя друзьями Поэта. Казалось, Петербург словно выдавливал ее, как когда-то выдавливал Пушкина. Приближался день, когда, следуя завещанию мужа, она готовилась покинуть столицу.

Фаддей Булгарин[36] писал служившему в Варшаве А. Я. Стороженко еще 4 февраля 1837 г.:

«…Жаль поэта — (жертва) и великая, а человек был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц. Жена его, право, не виновата. Ты знал фигуру Пушкина; можно ли было любить (его), особенно пьяного!»{223}.

А. М. Языков, брат поэта Николая Языкова, — В. Д. Комовскому, старшему брату лицейского товарища Пушкина.

«Пушкину следовало просто уехать из Петербурга от этих подлецов, этим он спас бы себя и жену. Во всем виноват более он сам, чем толпа холостых гвардейцев, с жадностью бросающихся на всякую женщину. Их можно извинить — они голодны. Спасайся, кто может или не сердись на последствия»{224}.

Александра Петровна Дурново, дочь княгини С. Г. Волконской, владелицы дома на Мойке, в котором жил и умер Пушкин, в своем письме матери во Флоренцию сообщала о реакции петербургского общества на гибель Поэта: «<…> Эта смерть приводит в отчаяние всю образованную молодежь. Толки, анонимные письма должны были вывести его из себя, хотя он не переставал твердить, что он уверен в невинности своей жены…

Теперь его имя у всех на устах, произведения его на всех столах, портреты его во всех домах»{225}.

Оценки же самой А. П. Дурново личности Поэта, изложенные в письмах матери (от 30 января и 7 апреля 1837 г.), были резко негативными.

Фрейлина Антонина Блудова, внучатая племянница Г. Р. Державина, дочь министра внутренних дел Дмитрия Николаевича Блудова, некогда являвшегося членом «Арзамаса», в доме которых бывал Поэт, в автобиографических «Записках» упоминает Пушкина с его «веселым, заливающимся, ребяческим смехом, с беспрестанным фейерверком остроумных блистательных слов и добродушных шуток, а потом — растерзанного, измученного, убитого жестоким легкомыслием пустых, тупых умников салонных, не постигших ни нежности, ни гордости его огненной души»{226}.

|

А. А. Щербинин в своих неизданных записках писал: «В течение нескольких лет Дантес ухаживал за Пушкиной. По-видимому, муж, имевший со своей стороны любовницу, ни о чем не догадывался»{227}.

Граф Владимир Александрович Соллогуб в воспоминаниях, повествуя о знакомстве с Пушкиным, отмечал, что тот вызывал его на дуэль, поощрял его первые литературные опыты, давал ему советы, читал свои стихи и вообще «был чрезвычайно благосклонен» к нему, а к осени 1836 года, по его собственному признанию, «уже тогда коротко сблизился с Пушкиным». Однако это не помешало автору воспоминаний (очевидно, из чувства «благодарности») предложить читателю свой взгляд на события в семье Поэта накануне дуэли: «…Пушкин в припадках ревности брал жену к себе на руки и с кинжалом допрашивал, верна ли она ему…»{228}.

Естественно, что такой пассаж вызывает, в первую очередь, недоумение. Сомнительно, чтобы граф Соллогуб мог присутствовать при подобной сцене в доме Пушкина, как и то, что сам Поэт стал бы рассказывать об этом, даже будучи «чрезвычайно благосклонным» к нему. Уж не говоря о бездарности сюжета: «… брал жену … на руки и с кинжалом допрашивал…»

Комизм и надуманность таких «средневековых» мизансцен очевидны. Нет сомнения, что в изображении сего «жестокого фарса», тяготеющего к водевилю, якобы происходящего за окнами дома Поэта, Соллогубу изменило не только чувство вкуса, но и чувство такта.

Абсолютно прав был князь Вяземский, когда 6 февраля писал А. Я. Булгакову:

«И здесь много басен, выдумок и клеветы… Что же должно быть у вас и в других местах?»

Воистину образцом стоустой молвы о смерти Пушкина предстает дневник Н. И. Иваницкого, в то время студента Петербургского университета, впоследствии журналиста, автора воспоминаний о Поэте:

«<…> Вот что рассказывал граф Соллогуб Никитенке о смерти Пушкина. В последний год своей жизни Пушкин решительно искал смерти. Тут была какая-то психологическая задача. Причины никто не мог знать, потому что Пушкин был окружен шпионами: каждое слово его, сказанное в кабинете самому искреннему другу, было известно правительству. Стало быть, что таилось в душе его, известно только богу… Разумеется, обвинения пали на жену Пушкина, что она будто бы была в связях с Дантесом. Но Соллогуб уверяет, что это сущий вздор. Жена Пушкина была в форме красавица, и поклонников у ней были целые легионы. Немудрено, стало быть, что и Дантес поклонялся ей как красавице; но связей между них никаких не было. Подозревают другую причину. Жена Пушкина была фрейлиной[37] при дворе, так думают, что не было ли у ней связей с царем.

Из этого понятно будет, почему Пушкин искал смерти и бросался на всякого встречного и поперечного. Для души поэта не оставалось ничего, кроме смерти. <…>

Весь Петербург заговорил о смерти Пушкина, и невыгодное мнение о нем тотчас заменилось самым искренним энтузиазмом: все обратились в книжные лавки — покупать только что вышедшее новое миниатюрное издание Онегина: более двух тысяч экземпляров было раскуплено в три дня»{229}.

Заступников за честь семьи Пушкиных было немного. Среди них — один из ближайших московских друзей Поэта Павел Воинович Нащокин, у которого подобные домыслы всегда вызывали гневную реакцию:

«Знаю! Из Петербурга пишут о том же! Клянусь всем, что самая низкая и подлая клевета! Наталья Николаевна молода, легкомысленна, но она любит мужа, никогда не изменяла и не изменит, — за это я головой моей ручаюсь!»{230}.