Евгений Дырин - Дело, которому служишь Страница 32

Стало известно, что пилотируемый Чкаловым АНТ-25 вылетел из Хабаровска в ноль часов тридцать минут и ожидается к двенадцати.

День был солнечный, ясный, но ветреный. Ветер налетал порывами и так часто менял свое направление, что по распоряжению суетливого коменданта аэродрома несколько раз перекладывались посадочные знаки. Прилетевшие с других аэродромов летчики смотрели на это с некоторой завистью: большинству из них нередко приходилось садиться на своих узких площадках не только со встречным, но и с боковым ветром, а тут можно было заходить с любого направления. Огромное, безбрежное поле...

Когда стрелка часов прошла двенадцать, раздались крики:

- Летит! Летит!

Над вершинами сопок, со всех сторон обступивших город, появился краснокрылый самолет. Он снизился и прошел над домами, победно гудя мотором. Когда он разворачивался, на его фюзеляже была видна четкая надпись, тянувшаяся от огромного крыла к стабилизатору: "Сталинский маршрут".

Полбин смотрел на самолет с волнением, к которому примешивалась профессиональная придирчивость строгого инструктора: он следил за разворотами и отмечал, что они выполняются без малейшей потери высоты, скорость выдерживается идеально... Да, в кабине этого самолета сидит великий мастер, смешно ожидать от него ученических ошибок!

АНТ-25 развернулся в сторону аэродрома и, снизившись, коснулся земли строго около посадочного Т.

- Как в ведомости расписался! - восхищенно сказал кто-то. Это было высшей похвалой в устах летчика.

Самолет добежал до конца полосы, потом повернулся на месте, подняв облако пыли, и покатился навстречу бежавшим к нему людям. Образованный винтом круг то становился гладко-стеклянным, то в нем начинали мелькать вертящиеся лопасти: пилот то давал газ, то убирал его.

Полбин видел, как откинулась верхняя стенка фонаря кабины и на крыло вышел Чкалов, встреченный громкими возгласами и рукоплесканиями. Полбин тоже что-то кричал и неистово хлопал в ладоши.

У Чкалова были крупные черты лица, нос с горбинкой, полная нижняя губа, отделенная от подбородка глубокой прямой складкой. Прядь волос падала на высокий покатый лоб с крепкими надбровными дугами. Выражение лица усталое видно, одиннадцать часов беспосадочного полета давали себя знать. Но вот он, щурясь, глянул на солнце, окинул взором толпу людей, и усталость исчезла. Улыбка тронула губы.

Полбин тоже улыбнулся, уступая покоряющей силе этого крепкого, широкогрудого человека в распахнутой кожаной куртке и теплом шерстяном свитере, ворот которого был растянут и обнажал могучую мускулистую шею.

"Зачем я улыбаюсь?" - подумал Полбин в следующее мгновение и крепко сжал губы, ощутив на них терпкий вкус аэродромной пыли. Он решил, что гораздо приличнее сейчас сохранять серьезность. Он не мог сказать себе, что в нем вдруг возникло чувство преклонения перед Чкаловым. Нет, это было чувство искреннего, может быть, чуть восторженного уважения знающего себе цену ученика к опытному, зрелому мастеру. И Полбин не сразу мог бы ответить на вопрос, за что он больше уважает этого человека: за то, что Чкалов со своим экипажем совершил беспримерный перелет над страшными льдами и туманами, покрыв за двое суток девять тысяч километров, или за то, что он, первоклассный летчик-испытатель, дал "путевку в жизнь" большинству тех самолетов, на которых ему, Полбину, приходилось и, может быть, придется летать.

Чкалов спрыгнул на землю и прошел к подобию деревянной трибуны, которую подтащили к самолету.

Вслед за Чкаловым шли Байдуков и Беляков. Штурман был в шлемофоне и белой вышитой косоворотке, с орденом Красной звезды, привинченным прямо к тонкой ткани. На Байдукове тоже была косоворотка, а голову покрывала простенькая рабочая кепка, знакомая всем по газетным фотографиям с острова Удд.

- Товарищи! - сказал Чкалов, взойдя на трибуну, и все заметили, что он, как истый волжанин, налегает на "о". - Товарищи!..

Он сказал, что не будет описывать трудностей, которые пришлось преодолеть экипажу АНТ-25 в перелете по маршруту Москва - Петропавловск-на-Камчатке. Все знают, какие это были трудности, о них много говорилось в прессе. Он рад от имени экипажа приветствовать летчиков Забайкалья и выражает уверенность, что все они готовы на подвиги во имя своей великой Родины.

- Нет в мире ничего дороже, - все более поднимая голос, говорил Чкалов, как выполнить свой долг перед Родиной, перед партией.

Те, что были ближе к трибуне, захлопали, потом, как ветер, прошумели общие аплодисменты. Чкалов, наклонив голову, с видом опытного оратора переждал их и продолжал тем же взволнованным голосом:

- Чувство неразрывной связи с любимой Отчизной никогда не покидало меня. Во время полетов сознание того, что вместе с нами сейчас весь народ, что он с огромным сочувствием следит за нашим маршрутом, - это сознание придавало всегда мне и моим спутникам непоколебимую уверенность: задание партии и правительства будет выполнено!

По выработанной еще в комсомольские годы привычке Полбин, начав слушать Чкалова, не только вникал в то, что он говорит, но и следил за тем, как он говорит. Сразу отдав ему должное, - Чкалов говорил очень хорошо, - Полбин скоро перестал думать о его ораторском искусстве, захваченный искренностью, убежденностью, внутренней силой чкаловских слов.

- Бессмысленный риск никогда не заслуживал и не заслуживает названия геройства, - сказал Чкалов, нажимая на слово "никогда". - По-настоящему смелый человек никогда не будет рисковать без смысла, без цели, без необходимости.

Полбин удивленно поднял глаза. "Никогда"? Л разве сам Чкалов только что не рисковал? Петропавловск-на-Камчатке был определен ему как конечный пункт маршрута. Но он увидел, что оставшийся бензин позволяет удлинить перелет и направил машину через Охотское море дальше, назад к материку. Здесь пришлось итти в тумане, в густой сетке дождя, временами над самыми гребнями бушующего моря. Самолет покрывался льдом, его швыряли штормы. Стоило только заглохнуть трудяге-мотору, и седая холодная пучина стала бы могилой для трех отважных...

Риск? Конечно, риск, но, пожалуй, опять прав этот упрямый человек! И смысл, и цель, и необходимость рисковать были: трое рисковали, чтобы прославить великую родную страну.

На аэродроме была тишина. Где-то на дальней стоянке коротко прожужжал мотор У-2, но тотчас же умолк, осекшись, будто прислушиваясь к словам человека в расстегнутой кожаной куртке.

- Мы должны быть, - говорил Чкалов, - в состоянии мобилизационной готовности, должны, просто говоря, держать порох сухим.

Этими словами он закончил речь.

Его подхватили на руки и стали качать с дружными выкриками, смехом и шутками. Над двумя другими группами людей взлетали в воздух Байдуков и Беляков. Незастегнутые ремешки шлема штурмана развевались по ветру. Байдуков предусмотрительно зажал кепку в руке.