Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья» Страница 33

А закончился вечер традиционно, А-ля рюс, то бишь со скандалом. «Зажгли свечи, покурили табаку, и стало походить на возню чертей наше сборище, — замечал хмельной глаз таганского „Нестора-летописца“. — Спели „Баньку“. Володя попел. Стал подливать себе в сок водку. Марина стала останавливать его, он успокоил ее:

— Ничего-ничего… немножко можно».

Но «после литры выпитой…», когда все были уже изрядно подшофе, актриса Таня Иваненко заявила Марине Влади, что ОН мой — и только, и завтра же он придет ко мне. Марина, не собираясь публично обнажать свои отношения с Высоцким, не стремясь ни перечить, ни спорить, недоумевала: «Девочка моя, да что это с тобой?» Высоцкий попытался вмешаться в перепалку, то затыкал рот Татьяне, то вдруг сорвал с Марины колье и рассыпал по полу сверкающие жемчужины… В общем, было «весело». Угомонились только к трем часам ночи, когда одному из гостей — кинорежиссеру Анхелю Гутьерресу — все-таки удалось в конце концов увести Иваненко домой. А Высоцкий поймал одинокий молоковоз, отвез на нем Марину в «Советскую» и в ее роскошном номере благополучно уснул. Скромно, на диванчике. Под утро ему приснились строки:

Не видел я любой другой руки,Которая бы так меня ласкала…

Но вновь дела семейные, киношные, театральные и прочие, прочие упорно тянули Марину домой, в Париж. Да и с некоторыми сердечными проблемами нужно было окончательно разобраться. Легкий флирт, возникший во время съемок с красавчиком, румынским актериком Кристи Аврамом, не требовал продолжения. Мальчик, кажется, развоображался и придумывал о них уже черт знает что. Да и сестрам он абсолютно не нравился. Они в один голос твердили: «Пустышка с гонором и претензиями». Хватит, точка.

«…Птицы на Запад уносят любимых», — писал Высоцкий. Очередная разлука с Влади терзает его чуть ли не физически. Случайно встретившейся в ресторане ВТО актрисе Вале Малявиной, только что вернувшейся со съемок из Румынии, он изливает душу и требует совета: «Я люблю Марину до сумасшествия. А она опять уехала в Париж. Говорят, у нее… Что мне делать, Валь?»

— Жди.

Потом он не выдерживает и звонит в Париж. Раз, другой, третий.

Маринина мама, наблюдая за выражением лица и интонациями дочери во время очередного странного телефонного разговора, прямо говорит ей: «Ты влюблена…»

Наплевав на вероятную чопорность семейства Поляковых, Высоцкий обращается с отчаянно-нежным посланием к, возможно, будущей теще:

«Дорогая Милица Евгеньевна! Это первое письмо, которое я пишу Вам. Не сомневаюсь, что будут и другие, и много!..»

Каков нахал, добродушно усмехнулась Милица Евгеньевна, покачала головой и все же продолжила чтение:

«Недавно я снова перечитал Ваше письмо нам с Мариной, которое Вы написали нам летом, — очень теплое и нежное письмо с фотографией отца Марины в роли Гришки Кутерьмы… Марина очень много мне рассказывала об отце. Так много и хорошо, что у меня впечатление, будто я видел его и хорошо с ним знаком, так же, как мне кажется, что и Вас я встречал очень часто, хотя мы виделись всего 2 раза. Я даже расстроился, что никогда никто не напишет о Вашем муже, потому что он был очень талантлив и прожил такую яркую жизнь. Марина сказала мне, что я немного его напоминаю, и если это так, то мне очень приятно, потому что я хотел бы быть похожим на него. Марина очень любит отца, так же, как он любил Вас…»

Вот же хитрец, умеет, знает, как подольститься.

«А я, конечно же, живу наполовину ее чувствами и смотрю на людей ее глазами и отношусь к ним, как она. И мне хорошо от того, что Вы всегда рядом с ней, а значит, немного и со мной.

У Вас — прекрасные дети, Милица Евгеньевна! Для <меня>, конечно, особенно прекрасна — одна, но все они — очаровательны. Конечно, жаль, что мы так мало смогли видеться в Москве, но я надеюсь на встречи с ними в будущем. И обязательно с Вами. Вероятно, летом. Чтобы Вы отдохнули здесь. А потом, если все выйдет так, как мы с Мариной придумали, — мы сможем встречаться еще чаще. Мне бы этого очень хотелось.

…Я обнимаю Вас, желаю, прежде всего, здоровья, хорошего настроения и счастья.

И поцелуйте Марину, хотя я думаю, что достаточно много делаю это в письмах к ней. Но… я думаю, она не обидится.

До скорой встречи. Володя».

«Мама каждый день читала мне твои письма, — рассказывала Марина, — потому что я еще не умела тогда бегло читать по-русски…»

Не одна красота… меня в ней очаровывала, но также и ее цельная, самобытная, свободная натура, ее ум, одновременно ясный и окутанный непоколебимым наследственным суеверием, детски невинный, но и не лишенный лукавого кокетства красивой женщины…

«…Не было случая, чтобы ему нужно было говорить мне делать что-то так, а не этак, — говорила Марина. — Я старалась предугадать, опередить его. У меня характер все-таки попроще и чисто по-женски более пластичный. К тому же у него в голове было больше, чем у меня, так что прислушаться к его мнению было не зазорно… Он был больше, чем просто муж… Володя мне так много дал и открыл».

Именно рядом с ним она, совершенно состоявшаяся женщина, звезда, может быть, впервые ощутила безоглядное стремление доказать самой себе и всем остальным, что вправе жить и любить так, как она хочет, а не так, как полагается жить, и идти наперекор всему и всем. Потому что поняла, какие все-таки ценности имеют реальное значение в этом мире. Марина умом и сердцем осознала, кто такой Высоцкий, увидела в нем удивительный дар и почувствовала его как никто иной.

«Мы общались не только как муж и жена, — объясняла она особенности своих взаимоотношений с Владимиром, — мы общались как люди, как актеры. И думаю, что я… ему помогала. Не писать, конечно, — это не моя сфера. Но иметь хорошую жизнь (ну, по моим возможностям), чтобы он мог работать спокойно…»

Когда Марина говорила о том, что никак не помогала Высоцкому писать, она, безусловно, скромничала, а может, просто лукавила. Без ее присутствия в жизни поэта не родились бы у него прекрасные, как будто выдышанные, строки: «Нет рядом никого, как ни дыши…», «Это время глядело единственной женщиной рядом…», «Не сравнил бы я любую с тобой, хоть казни меня, расстреливай!..», «Кровиночка моя и половинка..», «Я жду письма… Мне все про тебя интересно…», «Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ!..», «Из пены уходящего потока на берег тихо выбралась Любовь…», «Я верю в нашу общую звезду..», «Здесь лапы у елей дрожат на весу…» и многие-многие другие, вплоть до последнего, предсмертного признания в любви: