Юрий Беспалов - Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант Страница 33

— Борис Александров вышел в люди из музыкальной семьи, — начала рассказ Зыкина. — Мама обладала великолепным голосом, отец, основатель ансамбля, был очень талантливым человеком. Он его и привел в хор. Сначала он держал ноты перед опытными певцами. По-моему, год держал, если мне не изменяет память, пока отец не разрешил петь в хоре. Пел он и в хоре Большого театра, принимал участие в оперных постановках. Потом музыкальное училище, консерватория по классу композиции, затем на всю оставшуюся жизнь — отцовский ансамбль… По широте диапазон его творчества просто поразителен. Симфонии, балеты, квартеты, инструментальные концерты для кларнета, трубы, пьесы для фортепиано… Он написал несколько оперетт, из которых наиболее популярна «Свадьба в Малиновке». Из других оперетт мне запомнились «Девушка из Барселоны», «Моя Гюзель», «Год спустя». Я счастлива, что могу у него чему-нибудь полезному поучиться. Вот сколько бы раз он, Александров, пригласил меня спеть с ансамблем, столько бы я и пела. Хоть сто, хоть больше. Высочайший уровень профессионализма. Учитель с большой буквы. На досуге рисует, пишет пейзажи. На бильярде может обыграть кого угодно в два счета. Если говорить о гастролях ансамбля, то они всегда проходят с триумфом. Не помню, какая английская газета написала, что если на концерте ансамбля человек не аплодирует, не получает удовольствия, то он годится только для того, чтобы его положили в гроб и отнесли на кладбище. Королева Великобритании рыдала от счастья или удовольствия, не знаю, когда увидела и услышала по телевизору, с каким великолепием ансамбль исполнил гимн Великобритании…

Вот и площадь Коммуны. Подъехали к концертному залу ансамбля. Нас встречает подполковник Е. С. Тытянко, один из ближайших соратников Александрова, и ведет в апартаменты ансамбля.

Пока шли по аллее мимо клумб и деревьев к пушкам у входа, все, кто был поблизости, с любопытством разглядывали нас, некоторые останавливались, глядя вслед Зыкиной, пока она неторопливо и грациозно подходила к центральному входу, дверь которого я придерживал, пропуская вперед певицу.

— Сколько времени осталось до репетиции? — спросила Тытянко Зыкина.

— Пятнадцать минут, — был ответ.

Я сообразил, что времени у Зыкиной на разговор с Александровым мало, и попросил подполковника отвести меня в музей ансамбля, что он и сделал, проводив сначала Зыкину в кабинет главного дирижера.

В музее я с удовольствием рассматривал призы и награды ансамбля. Это надо было видеть. Кубки, сувениры, вымпелы, дипломы, грамоты, ракеты и ракетные комплексы, танки и пушки, сабли и винтовки, модели военных кораблей разных лет постройки и разного масштаба ювелирной работы…

В пухлом альбоме, где хранились отклики зарубежной прессы на выступления коллектива, я нашел и высказывание критика английской газеты «Аргус», о котором говорила Зыкина в машине: «Если концерт ансамбля не заставил вас аплодировать, улыбаться, топать ногами, прищелкивать от удовольствия пальцами — то, честное слово, вы годитесь только на то, чтобы вас уложили в гроб и проводили на ближайшее кладбище… И единственным средством воскресить мертвеца является этот величественный вечер, на котором закипает кровь и раскрываются все человеческие чувства… Трудно дать представление об истинной атмосфере захватывающего вечера, разудалых плясок, полнокровного свободного пения. Вокальная сила хора грозит, кажется, сорвать крышу театра…

Этот блестящий по своей простоте концерт освобождает зрителей от всех мирских ограничений и дает человеческому мозгу полную свободу впитывать чистое наслаждение…».

«Санди таймс» писала о «великолепном исполнении ансамблем государственного гимна Великобритании, очаровавшем до слез ее величество королеву…».

Весь архив я не успел посмотреть и записать, что мне в нем показалось интересным и достойным внимания, поскольку после репетиции тот же подполковник пригласил меня в кабинет Александрова, где, положив сумку на стол перед собой, сидела Зыкина и вела беседу с Борисом Александровым. Напротив нее за стол сел и я, обменявшись рукопожатием с главой ансамбля. Разговор, конечно же, шел о песне, об эстраде, о фольклоре, обо всем том, что интересовало обоих артистов.

— Чтобы песня жила, — говорил Александров, откинувшись на спинку кресла, — она должна обладать интонацией, созвучной времени. Может статься, что песня, даже очень хорошая, не будет воспринята современным слушателем, так как по своей интонации принадлежит иному времени. Тут не помогут ни искусство дирижера, ни прекрасный голос, ни даже красивая мелодия.

— Сейчас, Борис Александрович, — вступила в разговор Зыкина, — довольно известные современные композиторы рассуждают в пылу полемики о том, что музыкальное образование, профессиональная подготовка — несущественные факторы для эстрады.

— В падении профессионализма наша беда, главная беда. Профессионализм — неотъемлемая черта любого искусства, и не только искусства, а и любого вида деятельности. К сожалению, не все это понимают. Потому звуковая среда заполняется маловыразительной музыкой. «Каждый талантливый человек — не обязательно профессиональный композитор и даже не обязательно музыкант — может сложить хорошую песню» — такое мнение стало расхожим, его можно услышать от вполне компетентных людей. Оно порой подтверждается фактами — отдельными удачами. Но ведь каждый человек — не обязательно первоклассный стрелок и даже не умеющий стрелять — может случайно угодить в «десятку». Представится ли ему еще такой удачный случай? Вряд ли. В эстраде же получается так, что, написав расхожий шлягер, псевдокомпозитор попадает в обойму популярных, и, несмотря на то, что начинает бить мимо цели, его «сочинения» продолжают распространяться, а единственная удача становится эдаким клише, в которое укладывается содержание всех его песен. Сегодня можно встретить и откровенно деляческое отношение к искусству. Часто некоторые композиторы добиваются того, чтобы какая-нибудь поделка оказалась в репертуаре популярного коллектива, на все лады расхваливая свои «произведения», отличающиеся неразвитостью музыки и текста, обилием отвлеченных поверхностных фраз, идущих не от сердца, а от пошлых литературных шаблонов, стертых временем поэтических штампов. Вот и получается «сочинение» часто откровенно слабое, откровенно вульгарное, порой на грани мусора. Создать песню не просто, ее простота лишь кажущаяся. Потому настоящих песен, настоящей музыки мало. Потому эстрадный вакуум заполняют оглушительные ритмы, безголосое пение, порой нашептывание в микрофон каких-то нелепых слов под гитару. Но ведь публика не состоит из больных идиотией.