Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой Страница 33

В конце 1856 года на короткое время А. К. Толстой сблизился со своим дальним родственником, уже вошедшим в славу молодым писателем и севастопольским героем Львом Николаевичем Толстым. Оба прониклись друг к другу большой симпатией. Поэт писал Софье Андреевне Миллер, что Л. Н. Толстой очень хороший человек, и ему хотелось бы, чтобы они познакомились. Он предвкушал большое удовольствие от прочтения новой повести Льва Толстого «Юность», которая вскоре должна появиться в «Современнике».

Следующий, 1857 год для А. К. Толстого оказался печальным. 1 июня умерла его мать. Алексей Толстой был глубоко привязан к ней и тяжело переживал её кончину. Накануне вечером Анна Алексеевна, почувствовав себя плохо, легла спать уже в девять часов. К утреннему чаю она не вышла. Встревоженный Алексей Константинович пошёл к ней, но её комната оказалась запертой на ключ. Пришлось взламывать замок. Сын обнаружил мать в постели уже отошедшей в мир иной.

Анна Алексеевна Толстая была женщиной своенравной, в чём-то неуправляемой. Но её своеобразно причудливый характер скрашивался неподдельной добротой. Окружающие, в том числе и крепостные, её искренне любили. Лев Толстой отметил в своём дневнике, что она «добродушно-лихая, славная госпожа». Но те же качества сделали её притчей во языцех петербургского светского общества; она намеренно покупала материю и туалеты в тех же магазинах, что и императрица. Однажды она даже осмелилась явиться на придворное празднество в такой же шляпе с пером, что и супруга Николая I. Царь изволил передать ей своё неудовольствие. Если в Петербурге не разрешалось строить зданий выше Зимнего дворца, то сколь же нелепым должно было казаться соперничество с первой дамой империи! В последние годы между матерью и Алексеем Толстым происходили шумные скандалы. Причиной была Софья Андреевна Миллер. Мать упрекала сына за связь с женщиной сомнительной репутации.

Смерть сближает родственников. У гроба матери Алексей Константинович провёл ночь наедине со своим отцом — и тогда по-настоящему они поняли и оценили друг друга. Константин Петрович Толстой был человеком редкой доброты и отзывчивости; он оказывал помощь всякому, кто только успевал заикнуться об этом, и в конце концов впал в бедность. Еще не сняв траура по матери и едва разобравшись с наследственными делами, сын сразу стал выплачивать отцу своего рода пенсию (4 тысячи рублей ежегодно).

В декабре А. К. Толстой понёс новую утрату. В Крыму в своём имении возле Алупки скончался дядя Василий Перовский. Толстой при первом известии о его болезни срочно выехал в Крым, но уже не застал последнего в живых, успев только к похоронам; Софье Андреевне Миллер он писал 11 декабря: «Сегодня мы отнесли дядю в церковь; мы несли его на руках; дорога была покрыта зеленью — лавровые ветки, ветки розмарина в цвету и разные другие, совсем зелёные ветки… Сад почти весь зелёный; роз нет, но много кустов, покрытых жёлтыми цветами; плющ красивее, чем когда-либо; кипарисы покрыты шишками, и это придаёт им вид менее мрачный, чем летом; есть места в саду, где лавровые кусты, простые и розовые, так пышны и густы, что можно себе вообразить настоящее лето… Сад полон птицами, которые щебечут; особенно много дроздов. В лучах солнца пляшут мириады мушек…»

Возможно, эти горестные события способствовали тому, что А. К. Толстой увлёкся спиритизмом. Впрочем, в этом он был далеко не одинок. «Столоверчение» стало своего рода эпидемией, захлестнувшей весь мир. Начало этой «болезни духа» имело место в деловой Америке в штате Нью-Йорк; в марте 1848 года в доме некой семьи Фокс (отец, мать и две дочери) стали раздаваться непонятные стуки. Одна из дочерей по имени Кет высказала предположение, что их делают разумные существа, и попыталась наладить с ними связь. На её вопрос некто неизвестный ответил, что он — дух (spirit) разносчика, чьё нераскрытое убийство недавно взбудоражило округу. Таким образом, Кет стала первым медиумом, то есть человеком, через которого обитатели потустороннего мира могут вступать в контакт с живыми. Вскоре число медиумов насчитывалось десятками тысяч. Они разъезжали по всей территории Североамериканских штатов, давали сеансы общения с духами путём манипулирования мебелью, но чаще всего через возложение рук на круглый стол. Всё это и получило название спиритизма.

В Европе эпидемия спиритизма началась в 1852 году; её принесли заезжие американцы. Россия не осталась в стороне. Летом 1857 года известный богач и меценат Григорий Кушелев-Безбородко познакомился с медиумом англичанином Юмом и привёз его в Петербург. Кстати, он пригласил и друга Юма — знаменитого романиста Дюма-отца. Юм был представлен Кушелевым-Безбородко ко двору, где произвёл настоящий фурор.

Свой первый сеанс в Зимнем дворце Юм дал 10 июля. Анна Тютчева ярко рассказывает о происходившем на страницах своего знаменитого дневника, озаглавленного «При дворе двух императоров»: «Сеанс в Большом дворце в присутствии двенадцати лиц: императора, императрицы, императрицы-матери, великого князя Константина, наследного принца Вюртембергского, графа Шувалова, графа Адлерберга, Алексея Толстого, Алексея Бобринского, Александры Долгорукой и меня. Всех нас рассадили вокруг круглого стола, с руками на столе; колдун сидел между императрицей и великим князем Константином. Вскоре в различных углах комнаты раздались стуки, производимые духами. Начались вопросы, которым отвечали стуки, соответствующие буквам алфавита. Между тем духи действовали вяло, они объявили, что слишком много народа, что это их парализует и нужно исключить Алексея Бобринского и меня. Впоследствии они полюбили Бобринского, но против меня навсегда сохранили зуб. Нас удалили в соседнюю комнату, откуда, впрочем, мы очень хорошо слышали всё, что происходило. Стол поднялся на высоту полуаршина над полом. Императрица-мать почувствовала, как какая-то рука коснулась воланов её платья, схватила её за руку и сняла с неё обручальное кольцо. Затем эта рука хватала, трясла и щипала всех присутствующих, кроме императрицы, которую она систематически обходила. Из рук государя она взяла колокольчик, перенесла его по воздуху и передала принцу Вюртембергскому. Всё это вызывало крики испуга, страха и удивления. Я всё слышала из другой комнаты, и мной овладевала тоска»[45].

Далее Анна Тютчева описывает самого медиума: «Вид Юма во время сеанса произвёл на меня более сильное впечатление, чем всё остальное. В обычное время лицо Юма довольно незначительно: мелкие женственные неопределённые черты, вид почти глупый, ничего привлекающего к себе внимание, кроме большой моложавости. Но во время сеанса какой-то внутренний огонь как будто излучается от него сквозь смертельную бледность, покрывающую его черты; глаза широко раскрыты, уставлены в одну точку и сияют фосфорическим блеском, рот полуоткрыт, как у человека, который дышит с трудом, а волосы, по мере того, как происходят откровения духов, от испуга медленно вздымаются и стоят на голове, образуя как бы ореол ужаса. Тогда этот маленький человечек, мягкий и невзрачный, принимает облик Пифии на треножнике. Он говорит, что во время сеансов сильно страдает. Глядя на него, совершенно не получаешь впечатления, что он шарлатан и ставит себе задачей обмануть вас. Он очень молчалив, часто говорит о Боге и религии и, по совету стола, из англиканского вероисповедания перешёл даже в католицизм»[46].