Таня Перес - Дитя дорог Страница 33

– Не волнуйся, я пойду к швее и попрошу, чтобы она сшила варежки из теплого материала. Для меня она все сделает.

– Ах, швея, швея… Сделала бы она что-нибудь для меня.

А здесь должны быть несколько слов, которые мне не позволила цензура.

Я слышала разговор и сказала про себя, как мне повезло с этими людьми, несмотря на то, что они румыны. Я вспомнила, слова папы, что есть разные люди в мире. К этому надо привыкать. Да, папа, ты прав. Раньше я этого не замечала. Для меня все разделялись на плохих и хороших.

Через несколько дней появились варежки.

– Таня, у меня есть для тебя новости. Плутоньер хочет тебя видеть. Послезавтра рождество.

– Уже? В этом году зима началась поздно.

– К нашему счастью. – Сказал повар. – Но кто знает, что она нам принесет.

– Что Плутоньер хочет от меня?

– Не бойся, кое-что хорошее.

– Что?

– Я думаю, но я говорю тебе это по секрету, никому не рассказывай. Я думаю, что он хочет, чтобы ты украсила елку. Покажи свои руки.

– Руки еще не зажили.

– Не показывай ему. Я дам тебе большие ножницы, будешь держать их в правой руке, в левой оставь перчатку.

– Для чего ножницы?

– Для бумаги, глупая, для бумаги.

– Вы хотите сказать, что у вас есть цветная бумага?

– Да. Но работа должна быть сделана секретно! Это сюрприз.

– Но как мы это сделаем?

– Положись на меня. Никто тебя не увидит, пока ты будешь готовить украшения.

– Но нужен клей.

– Клей не нужен. Есть мука и вода.

– А, я слышала об этом. Дома я делала с настоящим клеем.

– У вас была елка? Вы не жиды?

– Я с самого начала говорила, что нет. Но никто мне не поверил.

Оба повара перекрестились и перешептывались о моей горькой судьбе. С ними у меня получилось. С Плутоньером будет сложнее. На следующий день я попала в «святая святых» – в комнату самого Плутоньера. Я испуганно вошла и дрожащим голосом спросила:

– Господин Плутоньер, вы меня вызывали? Я здесь.

Плутоньер посмотрел на меня и сказал:

– А, маленькая жидовка, маленькая лгунья. Пришло время платить за грехи.

Я заметила лицо Василиу за спиной Плутоньера и успокоилась. Я поняла, что надо мной шутят.

– Рождество! – провозгласил Плутоньер. – Рождественская елка! Ты ее украсишь!

– Я? Как я это сделаю? У вас есть стеклянные игрушки?

– Что? Мы на войне! Нет у нас никаких стеклянных игрушек.

– Тогда что повесим?

– То, что ты сделаешь.

– У вас есть фотография?

– Фотография кого?

– Вас!

– Для чего?

– Я нарисую вам с него большой портрет. Но для этого мне нужны цветные карандаши, картон и бумага.

– Ты можешь это сделать?

– Я надеюсь, что выйдет хорошо. Мы повесим его под звезду, которую я сделаю из фольги.

– Где мы возьмем фольгу?

– У вас нет пачек сигарет с фольгой?

– Эта девочка – гений! – закричал Плутоньер. – Я всегда это знал. Но если не получится, ты знаешь, что тебя ждет?

Я замерла. Василиу рассмеялся и сказал:

– Не бойся. Мы тебя любим и не причиним тебе вреда.

Плутоньер произнес несколько гортанных звуков.

– Скажите мне, господин Плутоньер, у вас есть яблоки?

– Много!

– Мы окунем их в сахарный сироп и повесим вместо игрушек.

Сзади я услышала удивленные голоса. Повар, который держал меня за плечи, громко заявил:

– Я беру на себя это! Выйдет чудесная елка!

Все получили приказы, готовить для меня все для важного дня.

В тот день мы с Анютой не ели. О нас забыли и не дали еды. Ночью, во время работы, принесли много еды и оставили для Анюты на утро. Солдаты помогали мне готовить цепочки. Я показала им, как это делается. Некоторые уже знали. Я приклеила фольгу на картон. Я попросила, чтобы повесили звезду на самую последнюю ветку. Звезда блестела в свете свечей. Мы повесили их со всех сторон елки. На следующий день должны были повесить яблоки, и елка была бы превосходной! Но, боже мой, как я смогу нарисовать портрет?

В ту ночь я не спала. На следующее утро я не оставляла работу. Я села в запертой комнате с фотографией Плутоньера, на которой он выглядел еще глупее, чем в действительности. Я взяла картон и приклеила на него белую бумагу. Разделила фотографию и бумагу на квадраты. Так делают карты. Я попытала свое счастье и у меня получилось! Я покрасила щеки в розовый цвет. И подбородок тоже. Его лоб я заполнила черными кудрями, которых у него не было. Черные усы. Когда я закончила, то поставила портрет около стены и постучала в дверь. Вошли все. Офицеры, за ними охранники и повара.

– Зажгите свечи. – Говорю я приказным тоном.

Свечи зажжены.

– О, какая красота! – сказали все.

Начали хлопать в ладоши и… Плутоньер поцеловал меня в щеки. Страх усиливался. Я боялась, что он заколет меня своими усами. Но усы были мягкие. Сержант Василиу обнял меня и сообщил:

– Есть еще сюрприз!

Он поднял портрет над головами и произнес:

– Я очень красивый парень! Я пошлю это своей жене в Румынию. Чтобы она меня не забыла.

Так закончился мой рождественский художественный опыт в полиции.

24.

Время течет. Дни проходят без больших изменений до весны 1943-го года. Однажды меня заставили пойти убирать картошку на поле, а потом на железнодорожный вокзал Любашевки. Поварам пришлось один день обходиться без меня. Работа была не совсем трудной, мужчины делали более трудную работу. Они бросали картошку прямо на платформу, а мы женщины, наполняли ящики, которые были предназначены для армии. С особой осторожностью мы клали одну картошку на другую и вытирали влажные. Сидели на платформе. Было еще холодно и очень мокро. Над нами была крыша, которая защищала от дождя картошку, которая была предназначена для фронта. Нам разрешали брать поврежденную картошку домой. Конечно, была недостаточно хорошая картошка, но ее все-таки можно было варить на кострах, которые мы разводили в лагере. Мне нравилось смотреть на поезда. Я радовалась каждому мгновению! Холод мне не мешал и даже влага. Ничего мне не мешало. Я дышала чистым воздухом, даже запах паровозного дыма мне ужасно нравился! Я видела себя и маму в элегантном поезде, когда мы ехали за границу. Я высовывала свой нос, чтобы нюхать паровозный дом. Я радовалась золотистым искрам и вытаскивала свою голову настолько далеко, что моя мама боялась.

– Засунь свой нос внутрь! Что за невоспитанная девочка!

Насколько ясно я вижу лицо моей мамы. Как я скучаю по ней. Как же она меня любила! Я никогда на нее не сердилась!

Вечером мы возвращались пешком, это занимало час или два, точно не помню. Почему-то снег стал мокрым. Мои валенки пропускали воду. Когда я вошла в комнату с моим узлом с картошкой, я должна была поскорее разуться, мои ноги были мокры и холодные. Анюта жалуется: