Валентин Бадрак - Стратегии злых гениев Страница 33

Но, по сути, Варфоломеевская ночь стала результатом цепной реакции, которая позже, исковеркав психику Карла, затащила и его в водоворот смерти. Ощущение вседозволенности и способность идти на чудовищные преступления ради решения сиюминутных задач привели Екатерину Медичи к заговору против мешавшего ей адмирала Колиньи. А неожиданно столкнувшись с громадным авторитетом этого человека, она, если и не испугалась, то всерьез озаботилась проблемой безопасности для себя и своего младшего сына, принимавшего участие в заговоре. Что для нее, испытавшей насилие и глумление в раннем возрасте, знающей лишь одну страсть – страсть неограниченной власти, какие-то люди. Сотни и тысячи жизней для нее были ничто в сравнении с благополучием и жаждой царствования, она слишком детально изучала труды Макиавелли, чтобы пренебречь его советом «преступать человеческие законы» с тем, чтобы вырасти до «великого правителя».

В самой резне гугенотов не было садистского наслаждения, она вряд ли упивалась тут властью, просто показала свое истинное лицо, нутро человека, способного на все. Сама жизнь сделала ее такой. Став королевой, она лишь следовала своим побуждениям, сформированным самим двором. Ей казалось, что, обретая заоблачную власть, она возвышается над окружающим миром, на самом же деле она спускалась по невидимой лестнице все ниже в темень запретного сада, откуда уже не может быть возврата. Дурман власти действовал на нее гораздо сильнее, чем травка, которую королева ввела как моду (ее даже назвали в честь королевы «медичеей»). Но с новыми возможностями счастья не прибывало, что озадачивало и удручало королеву. Одинокая и нелюбимая, сама выстроившая стену в отношениях с детьми, Екатерина Медичи с наступлением зрелых лет забывалась лишь в своих разнузданных забавах. Безумные маскарады, приводившие к повсеместному разгулу и сменившиеся со временем вакханалиями со свальным, практически публичным сексом, являлись для нее доказательством всемогущества. Увлекаясь ясновидением, «вызыванием духов» и гаданием по зеркалу, королева бросала всем вызов, отметая всякие ограничения. Возможно, впервые после распада Римской империи эта женщина столь открыто вступила на запретное поле, возродив оргии для избранных. Сама она, похоже, испытывала мало удовольствия от участия в таких мероприятиях, однако ее вуайеризм (с организацией актов совокупления прямо в своих покоях) стал просто упоением властью, бессмысленным, но навязчивым диктатом своей воли во всех сферах жизни.

Став с возрастом бесформенной обжорой, опустившаяся и физически, и духовно, королева возненавидела красоту, и отсюда, от противопоставления своей безграничной власти природной привлекательности проистекают ее садистские желания собственноручно сечь розгами своих самых красивых придворных дам. Тут присутствует и ритуальная месть за прошедшие в терпеливой тоске молодые годы, и признание своего бессилия перед неодолимыми законами жизни, и примитивное желание продемонстрировать, что власть может каким-то сказочным образом компенсировать неспособность любить и признавать чужие достоинства. Так она бежала от действительности в иллюзорное состояние величия и упоения, позволявшее хоть на короткое время получить удовлетворение и заглушить неослабевающую душевную тревогу.

Хотя все же справедливости ради следует признать, что Екатерина Медичи соответствовала своей социальной роли. При всех пороках она оставалась женщиной с избытком воли, мужественной, без страха играющей на мужском поле, причем играющей превосходно, заслоняя своими качествами окружающих мужчин, оказавшихся при ее дворе менее яркими и менее способными. В этом бесспорная сила ее вулканической личности, стремившейся к полноте власти как единственной формуле выживания и сосуществования с коварными современниками.

Территория нелюбви

Ничто в мире живых людей не может пребывать в вакууме, и любое пространство тотчас заполняется. Так происходит и с душой: если она лишена любви и страдает, то, скитаясь, подобно одинокому отверженному призраку, часто находит свою противоположность. Не научившихся любить влечет к мести, безудержная, неизлечимая тревожность неминуемо ведет их в глухой тупик ненависти и агрессивности.

А. Шувалов, автор энциклопедии патографий, называя Екатерину психопатической личностью, объясняет ее «кровожадность» одной емкой фразой: «организацией бойни гугенотов она сполна отомстила всему роду человеческому за нанесенное ей в детстве насилие». Другой исследователь усматривает связь между агрессивностью Екатерины Медичи и высоким уровнем мочевой кислоты в крови в связи с подагрой, которой страдала королева-мать. Не подвергая сомнению эти и другие медицинские гипотезы, необходимо помнить, что отвратительные склонности Екатерины были сформированы в период жестокого обращения с нею в детстве и в молодые годы, когда еще девочкой ее выдали замуж, чтобы провести долгой дорогой унижений и оскорблений. Ее взрывоопасная натура, которая накапливала негативную энергию, проявилась со всей отчетливостью лишь тогда, когда эта женщина обрела вместе с властью уверенность, что ей не придется нести бремя тяжелой ответственности за свои поступки. Вспышками сиюминутной агрессии, как и навечно засевшей в ней враждебностью ко всему роду человеческому, она словно бросала в лицо обществу гневный вызов: «Вы меня сделали такой, так терпите же и благодарите Бога, что еще живы!» Как агрессивность вообще в жизни человека играла свою неизменно важную роль в его выживании, так и агрессивность Екатерины Медичи вместе с ее тайными интригами первоначально была направлена на обеспечение выживания и только потом развилась в устойчивое желание демонстрации своей власти как жизненного достижения.

Власть стала заменителем созидательной идеи, вытеснив даже любовь к детям.

Агрессивность Екатерины Медичи напрямую связана и с ее сексуальной сферой, без сомнения имевшей отклонения. Но дело не в формальном разделении области Эроса на нормальную и находящуюся за пределами принятой в обществе границы. Дело в полном отчуждении и признании духовного одиночества, продолжением и следствием которого стало одиночество физическое, а также отсутствие эмоционального вовлечения при попытках обустроить свой интимный мир. И опять-таки, бессмысленно с менторской строгостью обвинять лишь саму Екатерину, ведь ее «вакханалии», во время которых она заставляла «прекраснейших и честнейших женщин двора раздеваться донага и вступать в непристойную связь с прислугой», являются не чем иным, как заменителем любви, отчаянными попытками вырвать силой хоть малую часть предназначенного самой Природой личностно значимого целого. Осознав свою неспособность избавиться посредством секса от одиночества и вполне справедливо возложив вину за это на свое раннее окружение, она безотчетно мстила за использование ее в юности в качестве разменной монеты, за бесчувственность и отчуждение мужа, за испытание на прочность ее верности королевским двором в течение долгих лет несчастливого замужества. Когда королева собственноручно секла красивых женщин, она совершала бессознательный акт мести за их потенциальную возможность избежать духовного одиночества, любить и быть любимыми, испытывать сексуальное наслаждение. И, кажется, лишь во время актов вуайеризма она могла насытить свое любопытство наблюдением за эмоциональной картиной чувственного удовольствия при сплетении тел, то, чего она при всех своих сказочных полномочиях власти была абсолютно лишена.