Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом) Страница 33

В боевом отделении все три ствола, как хоботы исполинского чудовища, застыли в горизонтальном положении. Какую же нужно приложить силу, чтобы затолкнуть в ствол полутонный снаряд, полу заряды пороха? Точно угадав мой немой вопрос, старшина башни командует:

— Сидоров, включи среднее! Раздельное заряжание! Деловито, нешумно загудели внизу какие-то моторы.

Открылся орудийный замок. Подошел перегружатель. Почти из-под наших ног с лязганьем появляется огромных размеров цепь Галя с крупной, похожей на змеиную, головой и лезет в орудийную камору. Старшина поясняет:

— Сейчас клоц как бы досылает снаряд в орудие. Смотрите, что будет дальше.

Пока клоц досылал снаряд, на перегружателе открылась дверца полузаряда. Клоц после секундной паузы вновь полез в ствол, но на более короткое расстояние.

— Это, стало быть, наш труженик дослал первый полузаряд. Глядите, что теперь! — Старшине доставляло явное удовольствие комментировать работу механизма.

Клоц в третий раз полез в ствол, на еще меньшее расстояние.

— Сейчас он дослал второй полузаряд, в несколько пудиков весом.

Орудийный замок закрылся.

— Сидоров, среднее на автоматическое заряжание!

Все заработало так же деловито, последовательно, точно это не механизмы, а живые разумные существа. Орудие, поднявшись на угол возвышения, как бы присело для того, чтобы с чудовищной силой единым духом вытолкнуть снаряд, послать его в ненавистного врага.

— Красивая, штука, не правда ли?.. — поглаживая ладонью ствол, произнес старшина. — Это еще что. На стрельбе башня — как живое существо, только человеческим голосом не говорит. Ежели все в порядке, то что твой огромный кот мурлычит. А ежели где чего не так, мигом голос подаст, вроде помощи от человека просит. Ну, а коли зарычит, значит, дело дрянь. Все стоп. Все рычажки, суставчики осмотреть, прощупать требуется. Башня — она умная. Мы с ней живем в ладах…

Так ласково, словно о друге, говорил старшина о первой башне линкора «Марат».

Пошли чуть не каждый день частные башенные, орудийные, плутонговые, а также общие — главного и противоминного калибра раздельно — учения. Наконец, обще корабельные, в дневных и в ночных условиях. Тренировки на станках заряжания. День и ночь, день и ночь экипаж в трудах. Мы, курсанты, втянуты во весь этот круговорот. Задыхаемся от недостатка времени на выполнение заданий по программе нашей стажировки. Все это время мы на себе чувствовали, какой адский труд надо вложить, сколько пота с каждого сойдет, прежде чем появится умение, прежде чем отладится, сыграется более чем тысячный оркестр — экипаж линкора, чтобы быть готовым к стрельбе.

Мне — да и не только мне, а почти всем нам — служба на линкоре понравилась. Это превосходная школа. Кто ее пройдет, наверняка флоту пользу принесет, да и сам в делах флотских преуспеет.

Через несколько дней после того, как мы освоились с кораблем, стали нас назначать для несения вахты на верхней палубе в качестве помощников вахтенного начальника. На носу помощник вахтнача должен вместе с вахтенным старшиной следить за порядком от форштевня до второй дымовой трубы; далее, до кормы, этим делом занимался второй помощниц вахтнача на юте.

Самое людное место на корабле — носовая часть, бак. Именно там курят, отдыхают, «духи» и коки дышат свежим воздухом, там в часы досуга и поют, и пляшут, и всякие россказни рассказывают. В таком большущем экипаже, как линкоровский, талантливых балагуров-рассказчиков, плясунов, любителей попеть превеликое множество.

Дело помощника вахтенного начальника на баке — следить, чтобы там всегда соблюдался приличествующий флагманскому кораблю флота порядок.

Моя первая вахта в этом амплуа. Обошел места, за которыми обязан наблюдать, — вроде все в порядке. Осматриваю водную поверхность в носовом секторе, что тоже входит в мою обязанность. Вдруг слышу громкий голос:

— Ребята, Маруся идет, смывайся!

Стоим на Лужском рейде. На корабле никаких женщин нет. Какая тут может быть Маруся?! Нет никого, кроме идущего с кормы по правому борту командира корабля.

Бегу навстречу, докладываю и сопровождаю командира, идущего на бак. Людей — никого, как ветром сдуло.

— Можете быть свободным. — С этими словами Иванов через носовой тамбур спустился на нижнюю палубу.

Для меня стало ясно, что между собой краснофлотцы звали командира Марусей. Странно! Почему?.. Потом узнал: за мягкий, высокого тембра голос, за столь же мягкую, деликатную манеру обращения с людьми.

…Мы делали успехи и даже, как в шутку говорили, получили «продвижение по службе»: нас допустили к несению службы помощника вахтнача на юте. Не где-нибудь, а на юте! Это уже почет, доверие. Там, на юте, вся служба. Только успевай поворачиваться! То принимай баржи с продуктами, то отправляй людей в Кронштадт для работ или в госпиталь! Одно увольнение на берег чего стоит… Нужно отправить сразу несколько сот человек, каждого осмотреть, чтобы был побрит, подстрижен, одет по форме и опрятно, ременные бляхи начищены. Корабль флагманский, то и дело приходят и отходят катера и шлюпки с начальством. Вместе с вахтенным начальником вертишься так, что время четырехчасовой вахты пролетает незаметно, а ноги гудят и так хочется если не лечь, то, во всяком случае, хотя бы посидеть, отдохнуть от трудов праведных…

Старший артиллерист линкора Вербовик — человек примечательный. Выросший, как и И. С. Юмашев, Г. И. Левченко, И. И. Грен, из юнг царского флота, поднявшийся до флотского кондуктора (современный главный старшина), получивший военно-морское образование в первой половине двадцатых годов, он был прирожденным артиллеристом, кумиром своих комендоров и артиллерийских электриков. Команде разрешено купаться — он первый с верхней палубы, с десятиметровой высоты, прыгает в воду. Следом за ним пушкари… С парового катера, подходящего к трапу, никогда не сойдет, а метра за два прыгнет на нижнюю площадку трапа. Начнет «пушить» своих комендоров — только перья летят и уши вянут. Но за них же, своих пушкарей, пойдет хоть к черту на рога, грудью заслонит. Никто и никогда на него не обижался. Прощали ему и боцманские обороты речи, потому что употреблял он их без злобы, не из желания унизить человека. Знал Вербовик свою артиллерию как никто другой, умел выполнять обязанности любого из номеров орудийного расчета. Стрелял поискать такого, не найдешь! Артиллерия была его жизнью, его призванием. Видимо, поэтому и Вадим Иванович, ненавидевший всякую ругань, мирился с некоторыми особенностями Вербовика, личности на флоте более чем примечательной…

Во время угольной погрузки от авральных работ освобождались только старший артиллерист Вербовик и старший штурман Чернышев. Они попеременно несли службу вахтенного начальника.