Борис Рудаков - Камера смертника Страница 33

Вывод, что я сделал, показался мне крайне интересным. Суд и следствие столкнулись с необычным убийцей и фактически признали его таковым. Хотя и приговорили его к смерти. Священник, который почти девятнадцать лет еженедельно общается со смертниками, тоже считает его преступником необычным (или необычным человеком). Кроме того, за пару часов беседы с Павловым я не успел в нем разобраться. Но зато понял, что это необычный человек, что есть у него какая-то тайна, которая ускользнула от всех в 93-м году.

Человек убивал, не имея мотива. Его признали вменяемым. Значит, и суд и следствие просто не смогли установить мотива преступлений, хотя на смерть человека осудили. Значит, от Павлова просто ничего не добились, кроме признания, – как, впрочем, и я. Но я пытался говорить с ним после пятнадцати лет колонии для пожизненного заключения. Результаты такой отсидки я видел там собственным глазами. С таким же успехом можно было бы беседовать с портретом человека, с его фотографией.

Утром я, уже с окончательно принятым решением и готовностью отстаивать его с пеной у рта, летел в издательство. Андрей опять куда-то с утра спешил, но я уговорил его уделить мне буквально пять минут. Этого времени мне должно было хватить.

Как и следовало ожидать, Андрей меня не понял. Блажь, слюни и сопли. Если это не имеет коммерческого смысла, то не имеет смысла вообще. Я не спорил, не приводил доводов. Я был терпелив и решителен в своих намерениях. И Андрей меня отпустил – за свой счет, естественно.

Объясняться с Иркой было проще, потому что она у меня тоже человек творческий и потому что она меня любит. А когда человек любит, он понимает. Несколько звонков вперемешку с суетой сборов – и я был готов. Мне разрешили приехать еще раз и пообщаться с осужденным Георгием Павловым.

4 июня 2010 г.

20:03

Отец Василий прихворнул, но без лишних церемоний сразу сказал, чтобы я к нему приезжал. Встретил он меня в толстом домашнем халате и больших тапках,надетых на шерстяные носки. Я посмотрел на пожилого священника и пожалел о своем визите. Получалось, что я в угоду своему творческому бзику беспокою старого, усталого и больного человека. Да еще и пользуясь тем, что он к моему делу неравнодушен.

– Проходь, проходь, Борюша, – осипшим простуженным голосом предложил отец Василий и посторонился, пропуская меня в маленькую прихожую. – Значит, вернулся?

– Вернулся, – ответил я и шагнул было в сторону кухни, где мы с ним до полночи в прошлый раз беседовали.

– Ты в комнату проходи, Борюша. Извини, прилягу я, а то ноги совсем не держат.

– Где же, отец Василий, вас в такую теплынь прохватило-то?

– У главы администрации, – прокряхтел священник, укладываясь на диван и укрываясь пледом. – На совещании бестолковом вчера три часа просидел. И додумались посадить меня прямо под кондиционер… Дьявольское изобретение!

– Может быть, вам лекарства какие нужны? – спохватился я. – Или из продуктов чего?

– Ну-ну! – с улыбкой проворчал священник. – Вскинулся! Чай мир-то не без добрых людей. Соседка у меня женщина сердобольная – и лекарств принесла, и отвару сделала. Не переживай, помереть не дадут. Давай, рассказывай.

– А что рассказывать? – Я послушно уселся в старенькое кресло. – Смутили вы меня, отец Василий. Вы в прошлый раз посоветовали поговорить с тремя осужденными. А почему именно с ними?

– Неужели не понял? Этим поболее других помощь нужна. Ты с ними по-людски поговорил бы, у них на душе и полегчало бы. И тебе польза в написании своей статьи, и им польза, поддержка. Думаешь, они каждый вторник ко мне на беседу в большинстве из-за веры кидаются? Нету там верующих, Борюша, почти нет. Так, в зачатке вера у некоторых. А ходят ко мне, потому как поговорить хочется, голос человеческий послушать. Опять же сострадание во мне чувствуют. Лупонин совсем плох, он недалек от помешательства. Думал с твоей помощью отсрочить…

– Теперь уже все, – нахмурился я. – Теперь ему только психиатр поможет.

– Так, значит? – задумчиво произнес священник. – Ну, что же, по крайней мере, теперь он страдать не будет. Теперь он навечно в мире иллюзий и воспоминаний.

– Вы мне про Павлова ответьте, отец Василий. Его-то почему мне порекомендовали?

– Ты вроде взрослый человек, – спокойно улыбнулся священник, – журналист по профессии. А вот сам себе на свои же вопросы отвечать не научился. Ты же почему-то вернулся? Не на меня же, болезного, поглядеть. Небось из-за Павлова-то и приехал. Так, что ли?

– Так, все так, отец Василий. Только на свои вопросы труднее всего ответы находить.

– Это точно, – согласился священник. – Советовать всегда легче. А вот в делах, в которых ты должен своим сердцем дойти, советовать нельзя. Смысла нет. Или совета твоего не поймут, или не дойдет он. Человек должен быть готов к советам, тогда их и давать время. Ты никогда не задумывался, почему церковь, в отличие от супермаркетов, не занимается рекламой, не зазывает к себе плакатами, огненными рекламами? А потому, что в церковь всегда и все приходят сами. Кто за советом, кто за помощью, а кто уже и к богу. Приходят туда тогда, когда уже готовы прийти. А когда готовы, тогда мы и проповедуем, просвещаем. Советы, как и веру в бога, Борюша, нельзя навязывать.

Я покачал головой, не зная, что тут ответить. Старик был в своем амплуа. И в прошлый раз он мне толком ничего не сказал, и опять уходит от прямого ответа. А может, он и прав. Подсказка, поданная не в нужном месте и не в нужное время, быстро забывается. А вот то, до чего ты дошел сам, что понял своим разумом, через свою душу, свое сердце пропустил, – то с тобой навеки, то твое. Это как с книгой. Прочитать по совету можно, а понять, принять ее глубокий смысл – не всегда.

– Какая-то беда с Павловым, – наконец сказал я. – Не такой он, как все.

– Там беда со всеми.

– Это понятно, – попытался я уточнить свою мысль. – Я, конечно, со всеми не говорил и всех, как вы, не знаю, но в Павлове мне показалось особенным то, что он считает себя невиновным. Я даже, было дело, в Интернете познакомился с его историей. А поначалу даже подумал, что он мог оказаться невинно осужденным. Или по ошибке, или по чьему-то умыслу…

Отец Василий ответил не сразу. Он довольно долго смотрел в потолок, потом завозился на своем диване, приподнял подушку и устроился полусидя.

– Не было там ошибки, – наконец сказал он. – И никакого умысла тоже.

– Значит, он виновен?

– Виновен. Есть на нем такой грех.

– Тогда я не понимаю… может, у него начались проблемы с психикой?

– Наверное, начались, но не настолько, чтобы он ничего не понимал. Замкнулся он в себе, в своем страдании. И у меня не получается привести его к раскаянию, вот в чем большая беда, Борюша. Человек должен в конце концов раскаяться, он должен покинуть этот мир, очистившись покаянием перед богом. Я вот достучаться до него пока не могу, а ты можешь мне помочь.