Теодор Гладков - Менжинский Страница 33

Когда вышли на Невский и шпики остались позади, Вера Рудольфовна сказала по-русски:

— Чуть не влетели.

— Чуть не считается, — отозвался Менжинский. — Не завидую Бончу. Боюсь, что на сей раз он не выкрутится.

Нелегко было тогда, в период временного спада революции, вести партийную работу. Провал следовал за провалом. Провокаторы и агенты охранки, пробравшиеся в партийные организации, выдавали партийные явки, адреса партийных работников.

Летом 1907 года провалилась законспирированная партийная явка в польской столовой на Забалканском проспекте. Были арестованы многие партийные работники. Вслед за этим жандармы захватили склад с партийной литературой.

Встревоженная провалами и особенно захватом склада литературы, Людмила Рудольфовна Менжинская примчалась в Териоки. Она по-прежнему работала в боевой технической группе и занималась организацией транспортировки «Пролетария» из Выборга в Петербург и другие центры рабочего движения в России. К этому делу она привлекла молодых работниц и курсисток, которые «перевозили литературу специальным образом — зашитую в белье». При встрече с братом Людмила высказала опасение, что арестованный заведующий складом — человек слабохарактерный, может выдать партийный пароль и известные ему большевистские явки.

— Да и у вас здесь, в Териоках, конспирация хромает, — говорила с возмущением Людмила Рудольфовна. — Прихожу на прежнюю дачу, а там наших никого нет. Перебрались в другое место. Где искать? Встречаю на улице молодого человека. Он спрашивает: «Нас разыскиваете?» — и, не спросив пароля, рассказал, что экспедиция перебралась на новую дачу, и показал, как найти. Нашла. Поднимаюсь по лестнице, навстречу наш экспедитор: «Вы какими судьбами к нам попали, ведь еще никто не знает, что мы сюда перебрались?» — «А мне, — говорю, — показал молодой человек, назвавшийся Михаилом Сергеевичем».

— Это Вайнштейн, и совсем не молодой, — перебил сестру Вячеслав Рудольфович. — Удивительно беспечный человек. Подструнить надо вашу экспедицию.

— Вот какая у нас конспирация. Знал бы Владимир Ильич!

— О петербургских провалах в ЦК уже известно. Принимаются некоторые меры.

Рассказав и другие новости, Людмила Рудольфовна ушла по своим делам…

На следующий день Менжинский по поручению товарищей был уже в Питере. Надо было что-то делать, чтобы сохранить некоторые явки, предупредить кое-кого.

На явке ЦК, в «барской» квартире он встретился с одним из активных работников петербургской организации, членом ПК, который год назад был Константином, а теперь превратился в Петра. Разговор шел откровенный. Говорили о провалах, о том, как уберечь оставшихся активных работников.

Без стука открылась высокая белая дверь, вошла со вкусом одетая дама и, извинившись, что помешала, тихо сказала:

— К вам товарищ.

В просторную, уставленную дорогой мебелью гостиную в боковую дверь вошел экспедитор «Пролетария», «Муравей». Эту свою партийную кличку старый питерский рабочий, успевший по милости охранного отделения побывать и за Уралом, и на Кавказе, и в Одессе, получил за умение транспортировать литературу. Нелегальщину он обычно носил в бельевой корзине.

Вероятно, ему не часто приходилось бывать в таких роскошных квартирах. Войдя в гостиную, он заметно растерялся. И, даже не поздоровавшись, сразу заговорил:

— А я к вам, товарищ Техник, по поручению вашей сестры.

— Пожалуйста, садитесь, рассказывайте, — пригласил Менжинский, увидев замешательство на лице вошедшего. — Говорите, не стесняйтесь, это наш товарищ.

— В общем я стал отказываться ехать в Москву. А сестра ваша настаивает. Я твержу, что не могу ехать, а она: «Почему?» Пришлось рассказать, и вот прислала к вам, чтобы я повторил все, что ей говорил.

— Рассказывайте, рассказывайте, — подбодрил Менжинский «Муравья».

— В общем отказываюсь потому, что боюсь провалить дело. Недели три назад с транспортом литературы ездил в Москву. Без хвоста добрался до Николаевского вокзала. Купил билет. Прошел в зал. И тут с перрона неожиданно для меня в зал вошли два товарища, а вместе с ними женщина Катя. Вы ее, возможно, знаете. Она была и в военной и в литературной группе. Товарищ пригласил меня пить чай, он живет здесь недалеко, на Лиговке. Сдав корзину на хранение…

— Это с нелегальщиной-то? — спросил Менжинский.

— Да, с литературой.

Петр выразительно посмотрел на Менжинского: «Что, мол, я говорил? Разучились конспирировать».

— Так вот, — продолжал «Муравей», — сдали корзину и всей компанией пошли к нему.

— И Катя? — спросил Петр. — А вы знали ее раньше?

— Нет, не знал. Такая накрашенная пышная дама, на вид лет сорока. Очень нарядно одетая.

Менжинский, слушавший до этого «Муравья» почти безучастно, вдруг оживился:

— Пышная, говорите, дама? И с буклями?

— С буклямп, с буклями. Пришли к товарищу. Пока кипел самовар, разговаривали, Катя в разговоре допустила ряд выпадов, показавшихся мне подозрительными. А товарищ ее урезонивает. «Что ты, — говорит, — Люся, разошлась?»

— Как Люся, вы говорили — Катя? — спросил Петр.

— Он ее назвал Люсей.

— Если Люся — то обрисованная внешность совпадает с Люсей, ставшей после зимнего провала секретарем организации, — уточнил Менжинский.

— Как сейчас помню, — продолжал «Муравей», — уогда на вокзале часы показывали ровно три, а поезд уходил в восемь. Так на чем я остановился? Да, вопросы Кати-Люси показались мне подозрительными, а тут еще узнаю от товарища, что она недавно две недели сидела в предварилке.

— А где живет Люся? Не на Церковной? — спросил Петр. — Если с Церковной, то у нас в отношении ее тоже есть подозрения. Она была на сходке в психоневрологическом институте, когда обсуждался наказ военных. Почти всех тогда арестовали. А она на свободе. Действительно, подозрительно.

— Спасибо вам, товарищ, за информацию. А сейчас куда? — спросил Менжинский «Муравья». — Опять в Москву?

— Нет, надо ехать в Нижний.

После ухода «Муравья» Менжинский договорился с Петром о мерах по усилению конспирации, о наблюдении за «Люсей».

— Предупредите, товарищ Петр, всех товарищей, кто как-либо связан с этой дамой…

Наступление реакции между тем продолжалось.

3 июня царское правительство разогнало Государственную думу и арестовало социал-демократическую фракцию. Третьеиюньский переворот означал конец первой русской революции и начало столыпинской реакции.

28 июля 1907 года Петербургский военно-окружной суд через пристава третьего участка Московской части телеграфно предложил Менжинскому «явиться 31 сего июля к 12 часам в военно-окружной суд, Мойка, 26 для получения копии обвинительного акта».