Ги Бретон - Распутный век Страница 33

23 июля 1768 года состоялась свадьба Гийома дю Барри и Манон. По этому случаю было сделано фальшивое свидетельство о рождении: Жанна Бекю превратилась в дочь некоего Жан-Жака де Вобернье. Вся церемония была обычным фарсом. В контракте оговаривалось, что супруги никогда не должны жить как муж и жена; нотариусами были официально заверены титулы, которыми в течение многих лет незаконно пользовалась дю Барри. «Именно тогда эта семья стала знатной и известной. Неожиданно появились три графа, графиня и виконт — так появляются и растут ночью грибы». Наделенный богатым воображением, граф дю Барри возомнил, что родоначальниками его семьи являются Барриморы из младшей ветви Стюартов… В конце концов, как говорится в одном из памфлетов того времени, «все эти лжедворяне протащили ко двору натуральную шлюху».

Сразу же после свадьбы м-м дю Барри поселилась в замке, в апартаментах первого этажа. Она не могла принимать там короля наедине, так как не была еще официально представлена. «Презентация при дворе, — поясняет нам Жан Эрве, — была необыкновенно важна для королевской любовницы: без этой церемонии она не могла рассчитывать ни на какую должность и оставалась при дворе лишь временно. В случае немилости ей не приходилось надеяться на утешительные выплаты». Против презентации м-м дю Барри выступили целомудренные дочери короля, наставляемые герцогом де Шуазелем — он не потерял еще надежду увидеть в королевской постели собственную сестру. В конечном итоге министр проиграл: фаворитку представила его величеству 22 апреля 1769 года м-м де Беар, получившая за это сто тысяч франков.

Сделавшись титулованной любовницей, м-м дю Барри стала держать свой дом. Бывшая проститутка, отдававшаяся когда-то за несколько экю в галереях Пале-Рояля, завела интенданта, первого камердинера, парикмахера, двух косметистов, трех портних, кучеров, курьеров, лакеев, дворецкого, офицера охраны, гардеробную прислугу, горничных и даже негра — знаменитого Замора.

Король назначил ей содержание в миллион двести тысяч франков ежегодно, что равнозначно примерно пятидесяти миллионам старых франков; осыпал ее драгоценностями. Подобная роскошь и непомерные расходы на фоне общей нищеты в королевстве возмутили народ, сочинявший по этому поводу памфлеты и песни. На улицах распевали знаменитую «Бурбонку», распространению которой по приказу де Шуазеля способствовала полиция;

Бурбонка,

Приехав в Париж,

Заработала луидоры.

Бурбонка

Заработала луидоры

У маркиза.

Она мила,

У нее смазливое личико

И огонь под юбкой.

Она мила,

Она искусно возбуждает

Старого развратника.

Еще одно четверостишие звучало на улицах:

Франция, значит, такова твоя судьба

— Подчиняться самке.

От Девственницы <Имеется в виду Орлеанская дева> тебе пришло спасение

— От шлюхи ты погибнешь.

К тому же появились многочисленные сатирические эстампы, с карикатурами на фаворитку, которую называли м-м дю Бариль <Бариль — бочонок.>. Эта злая шутка понравилась графу де Лорагэ. Однажды вечером он отправился к Гурдан, выбрал там девушку, поместил ее в своем дворце и представил друзьями под именем м-м Бочка.

Герцог де Ришелье незамедлительно написал своей бывшей любовнице:

«Обожаемая моя графиня,

Вы будете правы, если срочно отреагируете на наглость графа де Лорагэ. Он только что взял девушку с улицы Сент-Оноре, дал ей дом, меблировал его и заставил называть ее графиня Бочка. В этой наглой выходке чувствуется грубый намек. Если это продлится еще несколько дней, то весь Париж будет смеяться. Надо пресечь это в зародыше. Граф де Лорагэ — друг герцога де Шуазеля, таким образом, вы видите, откуда направлен удар.

Остаюсь, моя обожаемая графиня, одним из ваших самых преданных слуг.

С уважением герцог де Ришелье».

М-м дю Барри не обладала скверным характером как де Помпадур — она лишь вдоволь посмеялась. Но скоро ей придется плакать.

Какое-то время придворные дамы притворялись, что не замечают м-м дю Барри. Встречая ее в длинных коридорах, они принимали презрительно-враждебный вид. Между собой эти очаровательные создания называли фаворитку то Жанной Бекю, то м-ль Гурдан, то Бурбонкой, то просто королевской шлюхой. Никто не согласился бы принять ее у себя или пойти с ней в гости.

М-м дю Барри было абсолютно наплевать на эти колкости: Людовик XV ужинал у нее каждый вечер. Она развлекалась словно маленькая девочка: покупала мебель для своих апартаментов, пела, танцевала до потери сознания, смеялась над шутками короля. Людовик XV взирал на нее с восхищением: сколько выдумки, веселья, страсти, озорства! Все это так отличает ее от незабвенной м-м де Помпадур — у той были весьма сдержанные манеры… Через несколько недель он первый не выдержал карантина, в котором держали его любовницу.

— Не хотите ли, чтобы я пригласила кого-нибудь на наш ужин? — спросила м-м дю Барри. Людовик XV улыбнулся.

— Никто не придет.

На следующий день были разосланы приглашения полудюжине придворных, особенно враждебно настроенных. Внизу на приглашении лукавая фаворитка написала: «Его Величество окажет мне честь своим присутствием». Все вынуждены были прийти. Та же стратегия использовалась ею неоднократно, и понемногу самые непокорные дамы привыкли посещать салон м-м дю Барри.

Но, несмотря на это, критиковать ее не перестали, напротив… Ведь бедняжка — ах, у нее была такая бурная молодость! — сохранила свободные манеры и смелые выражения, не принятые в Версале. Однажды вечером она и король играли в «фараона». Король перевернул карту, из-за которой м-м дю Барри проиграла бы. Она воскликнула:

— О! Я поджарена!

Это слово никогда не раздавалось под дворцовыми сводами. Один придворный с любезным видом парировал:

— Вам следует верить на слово — вы должны в этом разбираться.

Недвусмысленный намек на мать фаворитки, которая была поварихой.

В другой раз м-м дю Барри хлопнула по животу герцога Орлеанского, — тот пришел пригласить ее на свою свадьбу с м-м де Монтессон, а еще — с просьбой к королю, признать ее герцогиней Орлеанской. Итак, фаворитка сделала этот немыслимый жест и снисходительно заявила:

— Женитесь на ней, толстячок, а мы, быть может, придумаем еще что-нибудь, поинтереснее!..

Подобные речи сразу же передавались прислугой и становились общеизвестны.

Вскоре во всем Париже стала известна история, имевшая в дальнейшем большой успех. Рассказывали, что к Людовику XV, занятому приготовлением кофе, его любовница обратилась в следующих выражениях: