А. Глумов - Н.А.Львов Страница 33

ГЛАВА 9

1789, 1790

«Глагол таинственный небес!

Тебя лишь сердце разумеет:

Событию твоих чудес

Едва рассудок верить смеет.

Музыка властная! пролей

Твой бальзам сладкий и священный

На дни мои уединенны,

На пламенных моих друзей!

Как огнь влечет, как гром разит

Закон твоей волшебной власти;

Он чувства нежные родит,

Жестоки умягчает страсти.

Гармония! не глас ли твой

К добру щастливых возбуждает.

Несчастных душу облегчает

Отрадной теплою слезой?»

Только человек, постигший тайну музыки, чутко воспринявший ее глубины, мог создать такие вдохновенные строфы.

«...Не ты ли в век златой с небес,

Богиня нежных душ, спустилась,

И скрывшись от земных очес,

Дни смертных услаждать склонилась?

Ударил в воздух голос твой

Размером хитрым, неизвестным.

И неким трепетом небесным

Сердца отозвались на строй».

Отвергнув выспренность старого, отмиравшего литературного классицизма, изжив предрасположение к современным сентиментальным эклогам, Львов предстает в этих стихах во всей целомудренной строгости классика-просветителя. Львов еще не романтик - это придет несколько позже, когда в его стихах появится действие с бурным развитием сюжета (баллада «Ночь в чухонской избе», 1797), но уже налицо сознание иллюзорности идеалов разума, текучесть, подвижность мыслей и образов. Взволнованность, обостренность эмоций обгоняют холодные нормы классицизма, сдержанность, уравновешенность, механичность воззрений, противопоставляют им язык живых страстей и понятие музыкальности слова, введенное в поэтику.

«...О сладкогласно божество!

На крыльях радости взвивайся.

Греми победы торжество;

В огромных ликах раздавайся.

Сердца и чувства восхищай!

Но к нам свирелью ниспустися,

Умильной, нежною явися

И к щастью смертных увещай».

На полях автографа, возле каждой строфы Львов помечает ее содержание: адифиренция и признание» - относящееся к первой; «действие музыки» - ко второй; «откуда музыка пошла и как действует» - к третьей; «разделение на мажор и минор» - к последней. К трем опущенным нами относятся пометки: «уподобление», «кто не любит музыки, что с ним», «что она делает для любви»61.

Подобные пометки, но главным образом самые стихи, показывают, что Львов постигает и осваивает поэзию и с помощью музыки.

Львов был образованным музыкантом. Известно, что он в Вене играл на фортепиано сонату вдвоем с русским посланником Андреем Разумовским, известным скрипачом, бывшим в приятельских отношениях с Гайдном, Моцартом и Бетховеном.

Н. А. Львов не терпел дилетантизма и всякое свое начинание доводил до высокой степени профессионального совершенства. Многочисленные свидетельства современников отмечают, что интерес к национальной культуре, с такой силой проявившийся в России с середины XVIII века, привел к собиранию и записям музыкального фольклора. «Хорошее расположение духа у русского крестьянина выражается главным образом в пении... Каждое, даже самое трудное дело у русского человека сопровождается песней, он поет и радуясь, и пируя. Наверно, нет другого народа в Европе, у которого склонность к этой забаве в такой мере господствовала бы, как у русского»62.

Глубоко впитав идеи просветительского классицизма, Львов начал капитальную работу по собиранию народных песен и фиксации их в нотных записях, но трудно точно установить, когда он приступил к ней. Ф. П. Львов рассказывал, что «Николай Александрович при помощи охотников и родственников в его доме, беспрестанно певших, в числе которых имел честь быть и я, сделал новое собрание песен, которые с наших голосов положил на ноты г. Прач», что в доме Державина устраивались вечера, где «чистая нравственность и милая откровенность руководствовали мыслию и словами всех и каждого» и где «певали хором и национальные и чужие песни»63. О том же вспоминает и Державин.

Первому изданию сборника «Собрание песен с их голосами» (1790) Львов предпослал обширное предисловие «О русском народном пении», в котором развивает заветные свои музыкальные идеи; с поразительной прозорливостью он отметил, что «мелодия - душа музыки», и первым в литературе указал на многоголосие русского хорового пения. В предисловии дается первая в России попытка определения жанров русской народной песни. Львов делит песни на два основных вида: протяжные и плясовые.

Работа по составлению сборника в сто песен была грандиозна. Львов сам в том признается: «Сколь трудно было собрать голоса народных, неписанных, на несколько тысячах верстах рассыпанных песен и положить оные на ноту, часто с фальшивого пения неискусных певцов...», и тут же добавляет, что еще труднее было их гармонизировать, «не повредя народной Мелодии»64. Эту работу осуществлял клавикордный мастер, приехавший в Россию в 1770-х годах, учитель музыки, композитор, придворный капельмейстер Иоганн Готфрид (Иван) Прач (ум. в 1818 г.), чех, уроженец Силезии.

Руководящая роль Львова в составлении сборника давно уже раскрыта музыковедами. «Прач, - пишет Державин в статье «О песне», - совсем не знал русского языка и не мог разуметь ни характера, ни красот тех песен, а клал только на ноты слова по объявлению Львова»65.

Главным сотрудником, другом и вдохновителем Львова в этой сложнейшей работе был несомненно Фомин. К такому выводу пришли многие исследователи музыкального фольклора.

Львов при работе над сборником никак не мог исключить из своих наблюдений воспринятых с детства песен родных Черенчиц и Арпачёва и не мог обойтись без «слаженных, уверенных, полновесных» песен крестьян, с которыми он тесно общался. В 1792 году из Черенчиц он пишет «Гавриле Романовичу ответ»:

«А здесь, меж мужиками,

Не знаю отчего, я как-то стал умен,

Спокоен мыслями и нравом стал ровен.

С надеждою ложусь, с утехой просыпаюсь,

С любовью выхожу, с весельем возвращаюсь...»