Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни Страница 33

В одном из писем Гамсуна к Нильссону в 1889 году читаем:

«Со Стриндбергом я не встречался. У меня не было причин идти к нему лишь под предлогом знакомства. Я хочу держаться в стороне от великих людей до тех пор, пока не заслужу чести быть введенным в их круг. Я горд и не желаю в ответ на переданную визитную карточку получить известие, что того, к кому я пришел, нет дома (для меня). Нет уж, лучше я подожду.

Сегодня я послал Стриндбергу свою статью (на английском), которая была опубликована в журнале "Америка ". Я написал ее перед отъездом из Америки, но лишь сейчас она наконец была напечатана. В совершенно ужасном, изуродованном виде – статью искромсали и переделали так, что ее стало невозможно узнать. Меня не удивит, если я получу от Стриндберга письмо, в котором он будет ругать меня. В настоящем виде статья того заслуживает.

Кстати, со Стриндбергом сейчас происходит что-то странное. Брандес рассказывал мне, что его все время преследует страх сойти с ума. Он часто приходит к Брандесу и жалуется ему. Но у него сохранилась все та же замечательная работоспособность. Господи Боже мой, как этот человек работает! "Фрекен Жюли " – прекрасная вещь, в тысячу раз лучше, чем "Женщина с моря " Ибсена. Брандес рассказывал, что у Стриндберга в столе лежат двадцать две пьесы – только представьте себе, что это помимо уже изданных книг. В 1888 году было напечатано пять его работ. Он настолько плодовит, что даже Бальзак по сравнению с ним – пигмей. Кроме книг, он пишет еще и для журналов всей Северной Европы. Разрази меня гром, если больший труженик когда-либо жил на земле.

Случаются у него и ошибки, среди написанных есть просто плохие книги, но даже и в них у него бывают проблески – словно молния сверкнет в ночи, откровение, талантливая мысль, блистательный мазок гения – и вещь спасена! Его самую последнюю книгу, «Времена цветения», я еще не читал, но, по словам Брандеса, она замечательна, он восхищался ею.

Я надеюсь когда-нибудь познакомиться со Стриндбергом. Я был приглашен на вечер, куда должен был заглянуть и он, но я не пошел туда – я горд по-своему.

Посылаю адрес журнала, где была напечатана моя статья о Стриндберге, на случай, если Вы захотите заказать ее. К сожалению, у меня нет экземпляра, который я мог бы послать Вам. У меня даже своего нет. Если бы Вы могли, когда будете посылать марки для своего экземпляра, заказать один и для меня, то я был бы Вам очень благодарен. Это обойдется Вам, помимо почтового сбора, всего в десять центов. Не могли бы Вы сделать это для меня, дорогой Нильссон? Моя статья вышла в 38-м номере (за 20 декабря). Я должен был послать деньги за свой экземпляр, но не могу послать ни датских денег, ни марок.

...A propos, «Экспериментальный театр» Стриндберга все еще не создан. У этого человека, конечно, масса проектов, но вряд ли эту безумную идею можно осуществить здесь, в Копенгагене. Стриндберг даже не советовался по этому поводу с доктором Эдвардом Брандесом, а ведь доктор Брандес – драматург, и ко всему прочему он еще и друг Стриндберга. Но Стриндберг ни словом не обмолвился Эдварду об этом театре, так как знает, что тот отсоветует ему. Да, этот человек – натура яркая, горячая. «Только вперед!» – вот его девиз. Но не всегда получается, как задумано».

Знакомство состоялось в 1894 году, Стриндбергу тогда исполнилось сорок пять лет, и Гамсун принял участие в его официальном чествовании. В письме к Лангену Гамсун описывал великого шведа как «ребячливого и гениального, выдающегося писателя и невероятного человека».

Стриндберг был действительно невероятным и очень сложным человеком, с расшатанными нервами и подвижной психикой.

«Их дружба, – писал Туре Гамсун, – всегда была „напряженной“, а темп ее можно определить как "стаккато”. После прогулок со Стриндбергом по вечернему Парижу по набережным Сены Гамсун приходил домой очень уставшим. Стриндберг был то неутомимым рассказчиком, который целиком и полностью овладевал вниманием слушателя и не давал ему расслабиться, и Гамсун часто чувствовал себя, как на приеме у стоматолога, то шел молча и за всю прогулку мог не произнести ни единого слова».

Август Стриндберг воспитывался в неблагополучной и состоятельной семье, которая вскоре разорилась. Его матерью была служанка, женщина из народа, с которой отец Августа оформил отношения лишь некоторое время спустя после его рождения. Стриндберг поэтому всегда чувствовал себя «ущербным». Кроме того, в детстве его настиг еще один удар: мать умерла, и ее место заняла мачеха, совершенно не обращавшая внимания на пасынка.

Всю свою жизнь Стриндберг был подвержен нервным срывам и метаниям. В 1894 – 1896 годах с ним произошли несколько мистических, а по мнению некоторых исследователей творчества шведского драматурга, и параноидальных, событий, в результате которых он стал учеником шведского мистика Эммануэля Сведенборга. В «Инферно», написанном в 1897 году, Стриндберг рассказал о пережитом нервном кризисе.

Во время болезни друга Гамсун начал сбор средств для него. Он пишет шведскому литератору Дольфу Паулю:

«Стриндберг сейчас болен. Я обратился через газеты [83] , чтобы собрать для него хоть какую-то сумму денег, но не уверен, что мы сможем это сделать. Шведские газеты, в которые я послал копию письма, даже не сочли нужным прислать мне ответ, не то что напечатать обращение. Материальное положение Стриндберга крайне непрочно».

Великий швед действительно остро нуждался, если не сказать, бедствовал. Неизвестно, знал ли он с самого начала о планах сбора денег, как впоследствии утверждал Гамсун, но когда письмо стало достоянием общественности, Стриндберг взорвался и страшно разозлился на инициатора воззвания. Деньги, заявил он, ему совершенно не нужны, и он уже дал распоряжение перевести собранные средства своим детям в Финляндию. Во время встречи с Гамсуном он, кроме того, заявил, что недавно получил в частном порядке большую сумму денег. Кнут почувствовал себя обманутым, и дружбе практически пришел конец.

Разрыв же наступил в апреле 1895 года, когда Стриндберг категорически отказался принять и собранные деньги, и самого Гамсуна, который принес их. Через несколько дней после визита Стриндберг покинул Францию.

С некоторым облегчением Гамсун писал Лангену:

«Мне сказали, что Стриндберг уехал из Парижа. Я не могу больше иметь с ним дела, он порвал со мной все отношения – без всякого на то основания. Он сумасшедший, совершенно сумасшедший. Как только ему собрали деньги (благодаря обращению в газете), он как будто сошел с ума от гордости и отказался впредь со мной разговаривать».