Жан Жюль-Верн - Жюль Верн Страница 33

Еще дважды обратится он к манере американского поэта: в 1875 году, описывая ужасы, пережитые путешественниками на «Ченслере», и в 1892 году, взявшись дописывать путешествие Пима в романе «Ледяной сфинкс». Что касается прочих своих произведений, то в них он обращается только к физическим законам и действует в мире, порою необычном, но всегда возможном.

Тем не менее и он в свое время поражен был неким психическим феноменом. В 1850 году двадцати двух лет от роду ему случилось повстречаться со знаменитым гипнотизером Алексисом, и тот дал ему вполне точные сведения о его сестренке Мари и о путешествии, которое совершал его брат Поль, причем Алексис назвал и корабль и место, где он находился. «Ты видишь, — писал он отцу, — это же настоящее волшебство».

Однако он не свернул со своего пути и ограничился только тем, что внимательно следил за работами доктора Шарко[44]: он познакомился в них с явлением гипноза, которое и использовал в некоторых своих рассказах, отказываясь выходить за пределы научных знаний. Манера мышления его отличалась от манеры американского писателя, и к явлениям сверхъестественным он относился скептически. В письме к матери от 6 мая 1853 года он откровенно потешается над ним.

«Я еще не предавался божественному наслаждению, заставляя вращаться столик или шляпу (замечаю, что папа вроде сомневается в том, чтобы у меня была шляпа!). Признаюсь также, что до сих пор страдаю дикарским недоверием на этот счет. Впрочем, слыхал, будто три каких-то человека, подав друг другу руки, окружили таким образом Вандомскую колонну и заставили ее вертеться. Правда, все трое были пьяны, поэтому вертелась также вся Вандомская площадь, и Тюильри, и бульвары!»

И тем не менее родство — пусть и не близкое — между американским и французским писателями все же существует. Остается впечатление, что второму пришлось сделать над собой усилие, чтобы не увлечься примером своего предшественника. Многие его страницы носят печать того же поэтического вдохновения, но, озабоченный научной точностью, он старается обосновать то, что вначале было лишь мечтой.

Отмечался уже его вкус к криптограммам, но не следует ли отметить, что, как и персонажи По, Захариус, Гаттерас, Лиденброк — существа исключительные. Если Легран, герой «Золотого жука», в какой-то степени безумен, то ведь это же можно сказать и о капитане, одержимом влечением к Северу, часовщике, изобретшем Время, профессоре с навязчивой идеей углубиться как можно дальше в недра Земли. Да и Немо, бороздящий морские бездны, не был ли он существом исключительным, колеблющимся между предельным милосердием и яростной ненавистью?

Влияние По особенно сказывалось в годы, непосредственно следовавшие за изучением творчества этого писателя, затем оно ослабеет, но все же будет ощущаться до самого конца.

Нельзя обойти молчанием появление в «Фигаро иллюстре» в декабре 1884 года короткого фантастического рассказа «Фритт-Флакк». В деревушке, расположенной в вулканической местности, исхлестанной дождями и ветрами, некий врач, более интересующийся гонорарами, чем здоровьем своих больных, вызван как-то ночью к умирающему бедняку. Он не намерен выходить из дому в такую ночь за несколько фретцеров и потому отказывает сперва жене, потом дочери умирающего. При третьем вызове, который делает мать больного, он соглашается умерить свои требования, однако ему надо уплатить такую сумму, что старая женщина решается продать свой дом. Врач в сопровождении своего пса, к шее которого подвязан фонарь, идет за старухой. В это время происходит извержение вулкана, сильный удар опрокидывает его. Встав снова на ноги, он убеждается, что старуха исчезла. Среди непогоды он, видя вдали освещенное окно, идет к дому больного и, добравшись до него, удивляется тому, что этот дом так похож на его собственный. Войдя, он попадает в свою комнату и видит, что умирающий больной — он сам! Тщетно пытается он использовать доступные ему средства врачевания, чтобы спасти этого человека. Несмотря на все свои усилия, «он умирает у себя же на руках».

17. «ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ ЗЕМЛИ»

Этот фантастический роман появляется в 1864 году. Жюль Верн, вооруженный основательной научной документацией, готовит «С Земли на Луну».

«Пять недель на воздушном шаре» был романом чисто географическим, открывшим не одному французу, этому «господину с орденом в петлице, совершенно не знающему географии», существование обширных территорий Центральной Африки и великих озер Танганьики, Виктории и Чада.

Жюль Этцель-сын, перенявший дело отца, умершего в 1886 году, сообщает в письме от июля 1896 года о весьма поучительном в этом отношении инциденте, который произошел на съезде издателей.

«Три присутствовавших министра, — пишет он, — решили нам помочь и пустить пыль в глаза нашим иностранным собратьям, подчеркивая значение современной французской литературы. Все шло очень хорошо, Буше и Рамбо перебрасывались воланом, делая красивые выпады ракеткой, и игра пошла еще живее, едва лишь было упомянуто Ваше имя. Тут вмешался Аното и принялся рассказывать, как, сопровождая В. на Берлинской конференции по размежеванию сфер влияния в Африке, он, основательно знакомый с африканской проблемой, натолкнулся на полнейшее равнодушие или даже просто невежество своего начальника, который не желал ни отдавать себе отчета в необходимости иметь совершенно определенную точку зрения насчет французских притязаний, ни выбрать время, чтобы ознакомиться со всеми дипломатическими и особенно географическими документами, которых было в избытке. И особенное пренебрежение В. высказывал в отношении озера Чад, утверждая, что в детстве никогда не видел его на школьных картах».

«При упоминании о детстве, — говорит Аното, — я подумал, что, в конце концов, озеро Чад для меня — детское воспоминание, что благодаря «Пяти неделям на воздушном шаре» оно превратилось в наваждение и теперь возникло в инструкциях, которые я составлял по распоряжению министра, и что Верн, быть может, и на более пожилого человека повлияет так же, как на ребенка. Я побежал приобрести экземпляр «Пяти недель на воздушном шаре», а вечером сказал послу, что если он пожелает прочесть эту книгу, то у него составится должное представление об озере Чад. На следующий день он вернул мне книгу, в которой все страницы были разрезаны до конца. Я выиграл свое дело, а Жюль Верн, еще раз оказавшись провидцем, уже в первом своем романе определил границы Франции в Африке…»

Воображаемое путешествие, с помощью которого автору удалось заставить читателя, преодолев его естественную лень, ознакомиться с важнейшей документацией, показывает, в какой мере литература может стать способом приобретения информации. Правда, именно с этой точки зрения Жюля Верна долгое время расценивали скорее как популяризатора, чем как мастера слова. Но разве это утверждение общего характера не должно быть пересмотрено, и не должны ли мы быть благодарны ему за то, что он пробил брешь в искусственно возведенной границе между литературой и наукой?