Ирина Гуро - "Всем сердцем с вами". Клара Цеткин Страница 33

Ленина Клара встретила тотчас по приезде в Кремле, в Свердловском зале, на партконференции. Он пошел Кларе навстречу; и, когда он обнял ее и она близко увидела его глаза с естественным для них выражением дружелюбия, она удивилась: он почти не изменился за эти годы.

В кремлевской квартире Ленина Клара встретилась с Надеждой Константиновной Крупской. Кларе открылся спартански скромный быт семьи, в которой жил дух высокого интеллектуализма.

Здесь мелочи жизни становились не обременительными, а часто забавными.

За обедом у Ленина подавали жидкий суп с редкими лапшинками и маленькими кусочками мяса. А на второе кашу с большими твердыми крупинками. Клара очень смеялась, когда Владимир Ильич сказал, что эту кашу называют «шрапнелью».

— Если такой обед подают Председателю Совнаркома, то что ест обыкновенный рабочий? — спросила Клара.

Ленин с улыбкой ответил, что в общем то же…

Разлили морковный чай из большого жестяного чайника, и Клару научили пить чай вприкуску. А когда кто-то заметил, что, мол, скоро трудности будут позади, Клара продекламировала строки Гейне:

А хлеба хватит нам на всех —Устроим пир на славу!

И за столом подхватили:

Есть розы и мирты, любовь, красотаИ сладкий горошек в приправу!

Потом, когда Клара заболела, Ленин и Крупская приехали проведать ее. Это была короткая встреча, но ее теплота скрасила Кларе ее неудачу: заболеть как раз в такое время!

Поднявшись после болезни, Клара пришла к Ленину в Кремль.

Московская осень уже вступала в свои права. Еще по-летнему теплый дождь шел весь день. В кремлевском кабинете Ленина настежь распахнуты окна, и комната полна шумом дождя и запахом мокрой зелени.

Кабинет был обыкновенный. Разве только какая-то целесообразность окружающего: ничего лишнего. Нагромождение бумаг и книг на столе не казалось ни хаотическим, ни педантичным. Видно было, что здесь работают, и все.

До сих пор Клара встречала Ленина на людях, в пылу выступления, или спора, или напряженного разговора, и первое, что бросилось в глаза: необыкновенная страстность, оживление, с которым он не только говорил, но, казалось, и слушал. Тому, чем он занимался в данный момент, Ленин отдавался весь и не скрывал этого. Его лицо, наклон головы, вся фигура выражали стремительный интерес к собеседнику или оратору. Он как будто быстро впитывал в себя все, тут же его оценивая. Из его ответов было ясно, что мысль его уже проделала работу над услышанным, повернула его так и эдак и возвращает собеседнику обогащенным…

Говорить с Лениным было легко прежде всего из-за этого его внимания и поощрения говорить дальше. Оно не выражалось словами, но передавалось самой манерой Ленина слушать.

Поэтому начисто отпадали и естественные опасения отнять у него время, как-то затруднить…

Ленин говорил с Кларой о том, что еще нет международного женского коммунистического движения. И что нужно немедленно приступить к его созданию…

И с тем оживлением, которое не затухало в нем, Ленин стал слушать ответ Клары о работе среди женщин.

Она не могла говорить о ней, не вспомнив о Розе, не упомянув ее имени.

Первая конференция Компартии Германии была нелегальной. А всякое нелегальное собрание, естественно, требует краткости. Но на конференции все же стоял вопрос о движении женщин. Иначе и быть не могло. Коммунистическое движение без организации женщин — птица без одного крыла!

Когда Ленин сказал, что предстоят великие дела, эти слова он произнес не пафосно, не приподнято, а обыденно, не подчеркивая их.

Клара поняла, что Ленин обращается к ней как к человеку, много сделавшему в партии. Но не это было для него, да и для нее главным. Главное заключалось в том, что он увидел ее стоящей не в конце пройденного пути, а в начале нового. С удивительной ясностью она поняла: именно это ей дороже всего…

Прощаясь с Кларой и помогая ей надеть ее по-европейски легкое пальто, Ленин с искренней заботой заметил: «Москва не Штутгарт, надо одеваться теплее…»

При каждой встрече он никогда не забывал спросить о ее сыновьях, и она угадывала в этом настоящий интерес к ее судьбе.

О приезде Клары знала вся страна. Тысячи людей встречали ее и провожали. Она чувствовала тепло настоящего братства. И ей вспомнились слова, сказанные старым лейпцигским рабочим молоденькой Кларе Эйснер: «Теперь, где бы ты ни была, у тебя есть друзья, товарищи по борьбе…»

Клара вернулась. Она вернулась к своим друзьям, единомышленникам, соратникам. И к своим врагам. К своей борьбе, к своим тревогам.

Увиденное в России не прошло мимо, оно внесло нечто новое в ее мир. Она увидела страну такой, какой та была. Голод, нищету, разруху, страдания.

И все же она могла по совести сказать: «Я была в счастливой стране!»

Солдаты в рваных ботинках. Изможденные от недоедания работницы. Глава государства, на столе которого черный хлеб и жидкая каша. Да, все это так. Но это были не солдаты, а красноармейцы. И эти работницы говорили Кларе: «У нас все делается для детей, все, что можно… А потом…» Они видели это «потом», и оно было прекрасно. Они произносили слово «мы» с достоинством людей, которые строят свою судьбу сами.

Теперь Клара выполняла задания III Коммунистического Интернационала. Не только в Германии. И не только в женском движении. Невероятно расширился круг ее работ.

В декабре 1920 года Клара с огромным подъемом выступила на учредительном съезде Компартии Франции.

И опять нелегальная поездка: на конгресс Итальянской социалистической партии в Милане. Клара выдает себя за актрису, приглашенную Миланским оперным театром.

Свою речь на конгрессе Клара закончила словами о поддержке Советской России.

Третий конгресс Коминтерна, на котором Клару чествовали в день ее рождения, открыл перед ней новую полосу работы: она выбрана членом Исполкома Коминтерна и возглавила секретариат по женской работе.

Международный женский секретариат забил тревогу при первых же признаках тайной подготовки новой войны. И Клара Цеткин опять в пути: она ездит по странам мира. Подымает голову фашизм. Клара собирает силы для отпора этой главной опасности времени!

Старые люди трудно засыпают.

Биркенвердер во власти глубокой осени.

Дом полон тишиной, и кажется: там, за окном, тоже стоит крепкая густая тишина. Но это не так. Колеблются верхушки ольхи, перемещаются тени между деревьями, беспокойство разлито в воздухе.

И ей тоже неспокойно в этом доме, где все сделано по ее вкусу. Ее сыном. Для ее покоя и работы.