Полина Жеребцова - Дневник Жеребцовой Полины (часть вторая, Чечня, 1999-2002гг.) Страница 34

Нам эти женщины дали полбаллона искусственного меда. За помощь.

Он стоял открытым, засох, и никто на него не польстился.

Какая — никакая, а сладость!

П.

15 февраля 2000 г

Мне опять плохо. Мама желала мне с утра смерти и проклинала меня.

Проклятия искажают ее лицо. Оно делается чужим и страшным. Словно другое существо прорывается на поверхность из глубин ее тела.

Это существо трясется, вращает глазами и бесконечно кричит.

А у меня болит сердце, и с каждым днем я понимаю, что мне все хуже.

Я боюсь упасть от слабости и чувствую, что дохожу.

Сегодня я затопила печку, наколола дров, а складывать их не было сил. Пью валидол и капли. Падаю в коридоре… Я пошла и легла на матрас в нише.

А мама подошла ко мне и устроила скандал со словами: «Чертова лентяйка!»

Я возразила, что это ложь. Тогда она стала опять бить меня, пользуясь тем, что я не могу ответить. В нее словно черт вселился.

Из последних сил я оттолкнула ее и убежала.

Сейчас сижу в разрушенной квартире над нами, на втором этаже. Тут очень холодно…

Мне кажется, она меня ненавидит.

Может быть, это война делает близких, еще недавно любящих друг друга людей врагами.

P.S:

Кстати, у меня сломались часы. Упали прямо с руки и разбились.

Я все думаю, почему у меня такая мама? Ведь я ее поздний ребенок. Она родила меня в 34 года… Наверное, мое появление на свет было связано для нее с какой-то тяжелой травмой. С детских лет мама внушает мне, что я некрасива, глупа и, вероятно, буду несчастна. Зачем? Зачем она делала это?

Будур

16 февраля 2000 г

Мы были в госпитале МЧС на остановке «Автобаза»

Там был такой интересный рентген!

Меня положили на стол, и я смотрела на большой белый экран вверху — там все сразу видно…

Смотрели осколки. Один просто огромный. А почти вся «мелочь» вышла сама.

— Надо срочно его удалить, тот, что в правой ноге, наверняка уже начал окисляться! — настаивал хирург.

Мне стало страшно. Но я подумала: рядом со мной Аладдин, и он говорит: «Надо!»

Я согласилась на операцию. Пусть Бог мне поможет.

Назавтра мне назначили операцию. Я очень боюсь.

Мне и анестезию вводить не надо, кажется, что я замру от страха, потеряю сознание и ничего не почувствую. Врачи посмотрели мою маму. Послушали ее сердце.

Сделали укол и бесплатно дали несколько таблеток валидола и валерьянку. Велели прийти еще, когда будет врач-кардиолог. Предложили снять кардиограмму.

Мама отказалась:

— Свои диагнозы я с детства знаю. Болею с шести лет. Всю жизнь на учете у ревматолога!

Она спешила. Боялась — мы опоздаем в столовую, к раздаче еды. А я и не сказала, что у меня боли в сердце, — постеснялась…

Русские женщины-врачи и медицинские сестры коротко подстрижены. Наверное, так удобно. Они все полные и курят сигареты.

Госпиталь МЧС состоит из нескольких больших палаток.

Его охраняют военные. Если начинается стрельба — все пригибаются.

Царевна Будур

17 февраля 2000 г

Утром встали в семь часов. Попили чай с лепешкой и пошли в сторону госпиталя на мою операцию. Но, когда мы уже прошли большую часть пути, оказалось, что русские военные перекрыли дорогу. Заявили:

— Сегодня проход закрыт! На весь день! Без возражений! Пошли прочь…

Пришлось поворачивать.

Я в душе даже обрадовалась неожиданной отсрочке.

Продолжаю.

Я в аду!

Началось все с того, что я услышала оглушительный мат, и мама, подбежав, меня ударила, продолжая что-то кричать о столе. Я спросила ее:

— Что случилось?

Она принялась лупить меня веником и заодно пояснила:

— Ты вчера делала на столе лепешки и не убрала за собой муку!

Но я вчера делала лепешки не на столе, а подстилая на стол бумагу…

Значит, муки там быть не может!

Я пошла, посмотреть на стол: там, правда, есть пятна от чая, но муки нет.

Я взяла тряпку и вытерла стол.

— Ты подняла такой скандал вместо того, чтобы вытереть его? — спросила я, ее.

— Ах ты, тварь… — раздалось в ответ, и, схватив нож, она кинулась ко мне.

На меня вдруг такое равнодушие нашло от человеческой подлости, что я совершенно спокойно стояла и смотрела на нее с ножом. Она постояла так немного и отошла…

Пока я мыла тарелки в тазу, мама примостилась рядом, сложив на груди руки, как полководец, и кричала, что ненавидит меня за мою внешность (!), за мой голос(!) и вообще за все…

Я ее, молча, слушала и совсем не уловила тот момент, когда она этим воспользовалась и, подкравшись, со всей силы ударила меня по лицу.

Я ее оттолкнула от себя со словами:

— Я тебя слушаю, как дочь, а ты!

Это ее разозлило еще больше, и она продолжила меня лупить, не переставая выкрикивать ругательства.

Мне опять пришлось бежать.

Я даже на несколько минут выскочила под обстрел, с мыслью, что тут мне и настанет конец… Но потом вспомнила о тебе, Дневник, одумалась и зашла обратно.

Мамаша кричала, что смерть — избавление! От голода и болезней. Избавление от недостатков и пороков! У нее случилась истерика!

Она говорила чужим, незнакомым голосом:

— Не могу видеть людей… Никого! Никаких!

Твердила, что хочет в лес или на остров.

Туда, где цветы, деревья и ласковые звери, песок, вода.

И главное — нет людей!

А у меня после всего еще сильнее заболели сердце и печень. Я еле двигаюсь. Сил нет!

Очевидно, в госпиталь мы поплетемся завтра…

Царевна

18 февраля 2000 г

Утро.

Солнце. Тает снег. Настоящий весенний день!

Я сделала зарядку: дышала по системе йогов.

Для такой жизни нужны крепкие нервы…

Я выполнила свои самые любимые упражнения.

Страх словно рассыпался и пропал…

Потом мы выпили чай с кусочком обгоревшей лепешки без масла.

Я еле-еле прожевала ее, позавчерашнюю. Вчера не пекли…

Лепешка твердая, как обувная подошва.

Я взяла свою палку-клюку.

Пора в путь!

Будур

19 февраля 2000 г

Вчера, 18 февраля, мне сделали операцию.

Врачи снова «фотографировали» мою ногу. Сделали метки-ориентиры зеленкой.

Вокруг стреляли, где-то шел бой…

Я чувствовала только уколы, их было 14-ть. «Блокада из новокаина».

Но мне было больно, и я кричала. Поэтому, помучившись, не удалив осколок и разрезав ногу в нескольких местах, врачи МЧС все-таки решились на полный наркоз.