Николай Петраков - Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали Страница 34

Похоже, житейская философия мономанов была ближе складу характера Пушкина, казалась ему более естественной, чем закомплексованность приверженцев «круговой поруки». Поэтому история четы Безобразовых так живо интересовала Пушкина (он как минимум четырежды возвращается к ней в своих дневниковых записях). Ведь одно дело исповедовать мономанию, а другое – практически отстаивать право жить по своим убеждениям, особенно в обстановке господства принципов «иерархического эротизма».

После этого небольшого, но, на наш взгляд, весьма полезного для нашего анализа отступления вернемся в семью Пушкиных.

С января 1834 г. по Масленицу включительно Пушкины состоят при балах: Наталья Николаевна самозабвенно танцует, Александр Сергеевич под разными предлогами минимизирует свое присутствие на них. Царя это раздражает, он через Натали передает свои колкости в адрес поэта, а тот их старательно записывает в дневник. Напряженная обстановка разрешается несколько необычно. О последнем дне Масленицы, когда танцевально-бальная жизнь двора достигла апогея, Пушкин записывает: «Все кончилось тем, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На Масленице танцевали уж два раза в день. Наконец, настало последнее воскресенье перед Великим постом. Думаю: слава Богу! Балы с плеч долой. Жена во дворце. Вдруг, смотрю – с ней делается дурно, я увожу ее, и она, приехав домой, выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить), слава Богу, здорова и едет на днях в калужскую деревню к сестрам, которые ужасно страдают от капризов моей тещи».

В свете не преминули распространить слухи о том, что выкидыш Натальи Николаевны – следствие побоев мужа: уже и раньше сплетничали о жестоком обращении Пушкина с женой. Об этих сплетнях упоминает и отец поэта Сергей Львович. Сам Пушкин, как бы походя, отмечает в своем дневнике 17 марта 1834 г.: «….из Москвы пишут, что Безобразова выкинула». Видимо, его больше волнуют другие слухи.

А между тем 15 апреля Наталья Николаевна с детьми отправляется в Калужскую губернию к маменьке и сестрам. Пушкин семью не сопровождает. Большинство профессиональных пушкинистов едины в оценке причин отъезда Натальи Николаевны из Петербурга: необходимость поправить здоровье, пошатнувшееся после выкидыша. Хотя уже в мартовском, только что цитированном письме Пушкина Нащокину сказано: «Теперь, слава Богу, здорова и едет на днях в калужскую деревню». Действительно, не больную же жену посылать на перекладных через пол-России, да еще с детьми, когда в столице врачей пруд пруди. Да и теща 15 мая рапортует зятю, что Наташа здорова, да так, что в Калугу постоянно ездит танцевать и провинциальных артистов смотреть. Дело, конечно, не в пошатнувшемся здоровье супруги. Отъезд этот из полного соблазнами для молодой женщины Петербурга был запланирован Пушкиным еще год назад и по причинам, четко изложенным поэтом в письме Нащокину еще в конце февраля 1833 г.: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни се… Кружусь в свете, жена моя в большой моде – все это требует денег, деньги мне достаются через труды, а труды требуют уединения. Вот как располагаю я моим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний, да, может быть, в Астрахань. Путешествие нужно мне нравственно (курсив мой. – Н. П.) и физически».

Жена 6 июля 1833 г. благополучно родила Сашку, но категорически отказалась ехать в деревню к сестрам. Наш «мономан» тактично отступил, ставя на первый план благополучие «семейственных отношений». Но в 1834 г. Пушкин повел себя куда жестче, хотя, как показали дальнейшие события, время для устранения дисбаланса в семье поэта было безвозвратно упущено.

Из вышесказанного, по-моему, логически следует, что поездка Натальи Николаевны в Полотняный завод была отнюдь не оздоровительным мероприятием, а скорее результатом семейного конфликта между входящей во вкус очередной звездой Аничкова дворца и ее мужем, стремившимся сохранить выходящие из моды ценности семейной жизни.

За более чем пять месяцев – с апреля до конца сентября – супруги виделись лишь две неполные недели (Пушкин гостил в Полотняном заводе в окружении сестер Натали и тещи). Такой длительной паузы в их почти шестилетней супружеской жизни не было. Но остались письма Пушкина к жене, но не переписка. То ли Наталья Николаевна мало писала мужу, то ли ей стыдно было за содержание писем, но они исчезли (скорее всего, уничтожены после смерти поэта его тогда уже вдовой).

Письма Пушкина в период им же организованной разлуки то нежны, то резки. Детально анализировать их мы сейчас не хотим, чтобы не утомлять читателя. Но два доминирующих мотива в пушкинских письмах этого периода обязательно следует отметить. Одна надрывная мелодия – несостоявшаяся отставка, вторая трагикомическая – внедрение сестер Натали в пушкинскую семью.

Именно летом 1834 г. обозначилось, что супруги Пушкины смотрят в диаметрально противоположные стороны. Просто какая-то проекция российского герба на семейные отношения Пушкиных.

Александр Сергеевич понимает, что для творчества, сохранения семейных устоев, снятия колоссального нервного напряжения необходимо вырваться из Петербурга. В принципе неважно куда: в Михайловское, Болдино, Москву, еще же лучше в зарубежье. Только бы уйти от клейма «искателя» и «венценосного рогоносца».

Гордыня Пушкина взыграла: царь меня жалует в «юнкер-лакеи», а я от него требую возвращения в ссылку, мол, все ваше романовское отродье – «одного поля ягода». Один – отторгал, другой – душит в объятиях. Второй звоночек (первый еще в Царском Селе, теперь в Аничковом дворце) – держись подальше!

Начинается тяжба об отставке. Мы уже писали об истерической реакции на просьбу камер-юнкера Пушкина со стороны Николая Павловича, Бенкендорфа, Жуковского. Никто ни устно, ни письменно не сказал: Александр Сергеевич, вы первый поэт России, вы украшение двора его величества, высшее петербургское общество с вашим отъездом потеряет блеск и «интеллектуальный шарм». Нет! Вместо этого любящий и любимый Жуковский грозит «желтым домом», публичной поркой, требует покаяться перед царем, поскольку должным образом не оценил ниспосланную благодать.

«Государь мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его», – записывает 17 января 1834 г. поэт в свой дневник. Но прошло буквально три-четыре месяца, и гордый, обиженный поэт «вструхнул». Однако не потому, что слаб духом, а просто не был готов к столь откровенной расстановке акцентов: российскому двору нужен не блистательный поэт, а его очаровательная жена.

А что же Наталья Николаевна? Понимает ли она поэта, руководствуется ли интересами семьи, сочувствует ли стремлению мужа покинуть «свинский Петербург»? Пушкин в своих письмах жене подробно разъясняет ситуацию на понятном ей житейском языке: мол, та жизнь, которую мы ведем в столице, мне не по карману; хорошие деньги можно заработать только литературным трудом, которому противопоказан Петербург и еще следует наладить хозяйственную жизнь имения, что тоже невозможно сделать, находясь за сотни верст от него. В письме от 29 мая 1834 г. Пушкин ласково увещевает молодую супругу: «С твоего позволения, надобно будет, кажется, выйти мне в отставку и со вздохом сложить камерюнкерский мундир, который так приятно льстил моему честолюбию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства».