Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам Страница 34

Эта ироническая аргументация так подействовала на следователя, что он тут же подписал ордер на освобождение, и Замятин первым из арестованных вышел из узилища».

А чем занимался в тот момент наш герой?

Новые футуристы

Начало 1919 года Маяковский описал в статье «Только не воспоминания…»:

«… семнадцатилетняя коммунистка Выборгского района Муся Натансон стала водить нас через пустыри, мосты и груды железного лома по клубам, заводам Выборгского и Василеостровского районов.

Я читал всё, что у меня было; главным образом, «Поэтохронику», «Левый», «Войну и мир» и сатириконовские вещи».

О том, как читали стихи тогдашние поэты, оставил воспоминания Юрий Анненков:

«Я не помню никого другого, кто владел бы таким умением и такой музыкальной тонкостью чтения, какими располагала Ахматова. Пожалуй – Владимир Маяковский… Когда он читал свою поэзию с эстрады или просто в моей комнате, то можно было подумать, что слышишь ритмический грохот заводских машин».

Но Маяковский прекрасно понимал, что на произведениях, написанных до октябрьской революции, далеко не уедешь. Брикам тоже давно уже стало ясно, что для безбедной жизни в стране Советов необходима согласованность с властью. Чем больше согласованности, тем лучше! Причём согласованности не с кем-то вообще, а с теми, кто находится на самом верху, то есть с вождями большевистской партии.

А в каком положении находились в тот момент футуристы?

Практически только из них состоял тогда Изобразительный отдел (ИЗО) Петроградского Наркомпроса. Они, футуристы, выпускали журнал «Искусство Коммуны». Но им казалось, что надо ещё громче заявить о своей пролетарской сущности.

Бенгт Янгфельдт:

«Маяковский, Брик и другие члены ИЗО устроили серию лекций и поэтических вечеров в рабочих районах Петрограда. Они нуждались в социальной базе, им нужно было доказать критикам, что они так же близки к пролетариату, как сами утверждали».

Но этих «лекций» и «вечеров» тоже было недостаточно, и в январе 1919 года футуристы объявили о создании группы коммунистов-футуристов, сокращённо комфутов. Их возглавили два тридцатилетних сотрудника ИЗО Наркомпроса: Борис Анисимович Кушнер, вступивший в партию большевиков в 1917 году (Маяковский называл его Скушнером), и Осип Максимович Брик, вступивший в большевистскую партию в 1918-ом. Место коммунистов-футуристов в рядах РКП(б) они определили так:

«Комфут представляет собой внутри партии определённое культурно-идеологическое течение».

Бенгт Янгфельдт:

«Комфуты утверждали: культурная политика большевиков революционной не является, культурная революция отстаёт от политических и экономических преобразований и назрела необходимость в „новой коммунистической культурной идеологии“, что, по сути, было лишь новой формулировкой призыва к Революции Духа».

Но, образовав комфут, футуристы фактически привязали себя к большевистской колеснице. Маяковский отнёсся к этому с одобрительным энтузиазмом, хотя сам стать комфутом не мог, поскольку был беспартийным.

А имажинисты в это время открыли в Москве книжную лавку, в которой сами же выступали в роли продавцов. Анатолий Мариенгоф вспоминал:

«… зайдёт в лавку человек, спросит:

– Есть ли у вас Маяковского «Облако в штанах»?

Тогда отходил Есенин шага на два назад, узил в щёлочки глаза, обмерял спросившего, как аршином, щёлочками своими сначала от головы до ног, потом от уха к уху и, выдержав презрительнейшую паузу (от которой начинал топтаться на месте приёмом таким огорошенный покупатель), отвечал своей жертве ледяным голосом:

– А не прикажете ли, милостивый государь, отпустить вам… Надсона… роскошное имеется у нас издание, в парчовом переплёте и с золотым обрезом?

Покупатель обижался:

– Почему ж, товарищ, Надсона?

– А потому что я так соображаю: одна дрянь!.. От замены этого этим ни прибыли, ни убытку в достоинствах поэтических… переплётец же у господина Надсона несравненно лучше.

Налившись румянцем, как анисовое яблоко, выкатывался покупатель из лавки».

Антагонисты комфутов

В Петрограде Василий Князев выпустил «Первую книгу стихов», в которую поместил свою дореволюционную сатиру. Вслед за ней вышел его поэтический сборник «Песни красного звонаря», которые воспевали советскую власть.

Между тем всюду уже разнёсся слух об аресте петроградскими чекистами группы писателей и художников, якобы участвовавших в заговоре против большевиков. Поэт Александр Блок сутки провёл в чекистских застенках («на чердаке Чеки»), его дважды допрашивали, а освободили лишь после заступничества наркома Луначарского. Юрий Анненков потом вспоминал, что вышедший на свободу поэт жаловался ему:

«Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мы задыхаемся, мы задохнёмся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу».

Из комфутов никто арестован не был. Но Брики и Маяковский в тревоге насторожились. Вполне возможно, что активность петроградских чекистов их сильно напугала.

20 февраля 1919 года в петроградском литературно-артистическом кабаре «Привал комедиантов» состоялся тридцать девятый вечер поэтов, в котором принял участие и побывавший в арестантах Александр Блок. Были приглашены также поэты Георгий Иванов, Всеволод Рождественский и Михаил Кузмин, который потом записал в дневнике:

«… посыльный из «Привала». Поехали всё-таки. Неустройства, дела, знакомые. Брики, Беленсоны… Наверху Луначарский читал пьесу…»

Упомянутые Беленсоны – это, надо полагать, супруги. Александр Эммануилович Беленсон был издателем альманаха «Стрелец», а также подражателем и вульгаризатором стихов Михаила Кузмина. Что же касается «читки пьесы» наркомом Луначарским, то об этом чуть подробнее написала Зинаида Гиппиус:

«Официальное положение Луначарского дозволяет ему циркулярами призывать к себе уцелевших критиков, которым он жадно и долго читает свои поэмы. Притом безбоязненно: знает, что они, бедняги, словечка против не скажут – только и могут, что хвалить. Не очень-то накритикуешь, явившись на литературное чтение по приказу начальства».

Вернёмся к дневниковой записи Михаила Кузмина, описавшего другую «читку» того дня – поэтическую (комфутов на неё не звали):

«Читали довольно мрачно. Потом вылез Маяковский, и все поэты попрятались в щели».