Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I Страница 34

Изъ всего написаннаго мною выше явствуетъ, что ограничиваться однимъ слушаніемъ лекцій было невозможно. Необходимо было еще и записывать все то, что говорилось намъ съ кя.оедры. Нѣкоторые профессора, вродѣ Боголѣпова, читали такъ, какъ будто диктовали. Запись за ними представлялась дѣломъ сравнительно легкимъ, но были и другіе лекторы, за которыми записывать было невѣроятно трудно, почти невозможно, — приходилось набрасывать самый краткій конспективный перечень главнѣйшихъ основныхъ доводовъ и выводовъ. Въ силу этого ощущалась крайне настоятельная нужда въ изданіи полнаго курса читанныхъ лекцій.

Въ этихъ цѣляхъ съ перваго же курса изъ среды студентовъ образовывалась особая комиссія, которая обычно въ полномъ составѣ присутствовала на всѣхъ лекціяхъ, и потомъ выпускала въ литографированномъ видѣ соотвѣтствующіе по каждому предмету лекціонные листы. Въ общемъ, весь матеріалъ, по своему содержанію и съ чисто внѣшней стороіны, издавался весьма добросовѣстно и недорого. Это изданіе и служило основной помощью для нашего домашняго прохожденія и изученія факультетскихъ наукъ.

Оглядываясь спустя почти 40 лѣтъ на прошлую обстановку моего учебнаго періода, приходишь къ нѣкоторымъ выводамъ по поводу общей постановки учебнаго дѣла въ прошлой Россіи.

Прежде всего, бросается въ глаза огромная разница въ условіяхъ ученія въ гимназіяхъ и затѣмъ университетскаго. Строгость, требовательность и бдительный надзоръ, которыя мы всѣ испытывали въ средней школѣ, съ полученіемъ аттестата зрѣлости и переходомъ въ университетъ, сразу какъ бы обрывались. Молодые люди фактически освобождались отъ какой-либо опеки и предоставлялись самимъ себѣ.

Существовало на бумагѣ правило, чтобы студенты безъ уважительныхъ причинъ не пропускали лекцій. Для сего курсовой т. н. педель (сторожъ, дядька) имѣлъ соотвѣтствующій разграфленный журналъ, гдѣ противъ каждаго студента долженъ былъ отмѣчать его приходъ или отсутствіе. Фактически это требованіе превратилось въ сплошную комедію. Педеля относились къ своимъ обязанностямъ не только небрежно, но, если получали отъ нѣкоторыхъ своихъ студентов „чаевыя”, то проставляли противъ нихъ въ соотвѣтствующихъ графахъ помѣтки о безпрестанномъ присутствіи ихъ на лекціяхъ, хотя бы сіи господа ни разу и въ глаза своихъ профессоровъ не видали.

Народу въ Московскомъ Университетѣ было много — особенно на юридическомъ факультетѣ. Были профессора, какъ напримѣръ Боголѣповъ, Янжулъ и Колоколовъ, которые до извѣстной степени „примѣчали” своихъ слушателей и строго относились къ исполненію своихъ требованій по веденію конспектовъ. Къ таковымъ лицамъ волей-неволей студенты должны были ходить. Охотно посѣщали также профессоровъ, увлекавшихъ своими талантливыми и интересными лекціями, но были и такіе горе-лекторы, у которыхъ въ аудиторіи присутствовали лишь члены издательской комиссіи.

Повторяю. — надзора и учета по посѣщенію лекцій фактически не было и, надо сказать правду, — соблазнъ въ силу этого, для молодежи, только-что освободившейся отъ гимназическаго строгаго режима, получался немалый.

Къ этому надо добавить еще и то соображеніе, что по Новому Уставу 1884 года центръ тяжести провѣрокъ студенческихъ знаній сводился къ моменту государственныхъ испытаній, такъ какъ въ теченіе прохожденія курсовъ „семестровые зачеты” не могли носить характера серьезныхъ экзаменовъ, и лишь спустя нѣкоторое время были установлены т. н. полукурсовыя устныя провѣрочныя испытанія. Итакъ, въ началѣ дѣйствія Новаго Устава обычно все сводилось къ зачетамъ по письменнымъ конспектнымъ записямъ и лишь нѣкоторые профессора, болѣе требовательные, попутно при зачетахъ провѣряли студенчество еще устными дополнительными разспросами.

Все это, въ общемъ, создавало губительную обстановку „свободы жизни и дѣйствій”, понимаемую каждымъ студентомъ по-своему.

Въ результатѣ „безрежимнаго”, „бездисциплиннаго”, четырехлѣтняго пребыванія въ званіи студента университета многіе разбалтывались въ безбрежной области предоставленной имъ свободы, послѣ чего особенно тяжко бывало приступать къ конечному моменту университетской жизни — сдачѣ государственныхъ экзаменовъ, которые, кстати сказать, были также обставлены исключительно неблагопріятными условіями для оканчивавшей свой курсъ молодежи.

На юридическомъ факультетѣ всѣ двадцать предметовъ были сбиты на протяженіи лишь одного экзаменаціоннаго мѣсяца. Получалась въ силу этого чрезмѣрно напряженная мозговая работа, отрицательно отзывавшаяся на продуктивности подготовительныхъ занятій, на качествѣ экзаменаціонныхъ отвѣтовъ и на здоровьи самихъ испытуемыхъ. У нѣкоторыхъ изъ экзаменовавшихся нервная система расшатывалась до такой степени, что послѣ окончанія государственныхъ испытаній многимъ приходилось не только отдыхать, но и лечиться, а одинъ изъ моихъ товарищей чуть съ ума не сошелъ. И то сказать: чтобы только „.на скорую руку” перечитать всѣ курсовыя лекціи въ столь короткій періодъ времени, мы вынуждены были, не разгибаясь, безъ отдыха, сидѣть за исключительно-напряженной мозговой работой. Обычно по ночамъ пили мы для бодрствованія и возбужденія крѣпчайшій „черный чай”, но и онъ, подъ конецъ, сталъ терять свою живительную силу.

Вспоминоется мнѣ, какъ пошелъ я на послѣдній свой экзаменъ по международному праву, для подготовки къ которому были даны всего лишь однѣ сутки, а курсъ былъ довольно объемистый. За мѣсяцъ сверхсильной умственной работы голова и весь мой организмъ настолько устали и ослабли, что я, взявшись за курсъ гр. Комаровскаго, почувствовалъ чисто физическую невозможность его, хотя бы бѣгло, пробѣжать. Всѣ предшествовашіе экзамены прошли у меня болѣе, чѣмъ благополучно — по всѣмъ предметамъ я получилъ въ государственной комиссіи оцѣнку: „весьма удовлетворительно” 1 и имѣлъ два т. н. „особыхъ зачета” по уголовному и церковному праву, для полученія же диплома необходимо было имѣть не менѣе двухъ такихъ „особыхъ” зачетовъ.

Рѣшивъ окончательно себя не надрывать, я залегъ спать, благодаря чему, послѣ отдыха, я смогъ поздно вечеромъ перелистать курсъ, а утромъ повторилъ и хорошенько запомнилъ особую сдѣланную мною выписку тѣхъ иностранныхъ изрѣченій, на которыя такъ падокъ былъ гр. Комаровскій. Въ результатѣ, послѣдній экзаменъ былъ мною тоже сданъ не только благополучно, но сверхъ ожиданія, даже съ особымъ зачетомъ, третьимъ по счету... Удачная вставка одной любимой профессоромъ французской цитаты довершила мой тріумфъ.

Свершилось, наконецъ, великое для меня событіе — я благополучно сдалъ всѣ государственные экзамены, и съ чувствомъ величайшей радости и счастья покинулъ въ послѣдній разъ зданіе Историческаго Музея, гдѣ засѣдала наша испытательная комиссія. Вмѣстѣ съ Островскимъ, сыномъ писателя, съ которымъ мы экзаменовались все время въ одной группѣ, прошли прямо къ внизу расположенной часовнѣ Иверской Божьей Матери, чтобы горячо поблагодарить Владычицу за ея помощь и ниспосланное счастье. Надо сказать, что передъ каждымъ экзаменомъ я заходилъ къ Иверской и ставилъ свѣчку къ чудотворной иконѣ.