Анна Федорец - Савва Морозов Страница 34

Еще одно любопытное свидетельство принадлежит судебному следователю П. Боскареву. Он утверждает, что высокие штрафы взимались только с плохих работников: «Необходимость штрафов за порчу товара и за прогулы предусмотрена законом и вводится в условия найма, необходимость эта сознается и самими рабочими, исправный работник не боится штрафа, кричит против штрафа только работник негодный».[130]

Помимо уже указанных существовала еще одна причина, которая никак не зависела от личной воли Т. С. Морозова. Экономическое развитие Российской империи в последней трети XIX века шло в гору. Но были в этом поступательном движении отдельные резкие откаты. Первая половина 1880-х годов была тяжелым временем для текстильной промышленности: на это время пришелся кризис сбыта, связанный с нарастающим процессом освоения новых рынков. По словам И. В. Поткиной, в 1882 году «кризис больно ударил по Никольской мануфактуре… Заработная плата рабочих в годы кризиса падала. Одновременно Тимофей Саввич стал намного строже спрашивать за работу, в результате чего возросла частота штрафов за испорченный товар… Проводившееся властями расследование показало, что в конце 1884 г. взыскания с морозовских рабочих колебались в диапазоне от 5 до 40 % от общего заработка, в октябре и ноябре средний уровень штрафов составил 18,5 и 15,75 % на заработанный рубль». Особенно тяжелыми для рабочих оказались 1882 и 1884 годы. В более благополучном 1883 году их материальное положение несколько улучшилось по сравнению с 1882-м: сдельные цены стали чуть выше, а штрафы понизились. Но вслед за этим, в 1884 году, последовало новое ухудшение, которое обострило ситуацию на фабрике.

К началу 1885 года напряженность среди рабочих Никольской мануфактуры возросла до критической отметки. Назрел стихийный бунт. Этим не замедлили воспользоваться социалистически настроенные элементы, которые в советской литературе названы «передовыми» рабочими. Возглавившие массу недовольных рабочие лидеры «перевели бунт на рельсы организованного сопротивления». Они же, по-видимому, воспользовались тактическим просчетом со стороны владельца Никольской мануфактуры. 7 января 1885 года, на которое пришелся большой церковный праздник, Собор Иоанна Крестителя (следовал сразу за двунадесятым праздником Крещения), Тимофей Саввич Морозов объявил рабочим днем. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения фабричного люда, и одновременно удобным предлогом для начала немедленного выступления.

«Накануне Морозовской стачки передовые рабочие, имевшие опыт революционной борьбы, — П. А. Моисеенко, В. С. Волков, Л. И. Иванов — провели 2 тайные встречи инициативных рабочих, на которых был выработан план действий и составлены требования» — так освещались события стачки в советской литературе. Кем же в действительности являлись эти передовые рабочие? По словам жандармского полковника Николая Ираклиевича Воронова, «прошлое этих лиц представляется сомнительно благонадежным».[131] П. А. Моисеенко и Л. И. Виноградов (Иванов) — крестьяне Смоленской губернии, принадлежали к тайному политическому сообществу, занимались подпольной деятельностью. Оба неоднократно арестовывались за хранение нелегальной литературы и были в ссылке в Восточной Сибири. В. С. Волков — серпуховской мещанин, которого жандармский полковник именует «влиятельным деятелем» — так велика была сила его воздействия на толпу. «Руководители забастовки и ее активные участники… нарушали дисциплину, часто прогуливали, и их больше всех штрафовали за порчу товара».

Итак, 7 января 1885 года рабочие отказались приступить к своим обязанностям. Первый день стачки ознаменовался массовыми беспорядками. Стачечники стали громить фабричную контору, лавки, квартиры ткацкого мастера А. И. Шорина и других мастеров, чьи действия вызывали у рабочих острое недовольство. Разгром сопровождался драками и грабежом. Ограблению подверглись дома служащих Никольской мануфактуры, хлебопекарня, товарные склады и магазины. «Рабочие-погромщики забирали домашнюю утварь, били окна, ломали двери, растаскивали по своим домам мешки с мукой, и при этом не было недостатка в водке». По указке руководителей стачки были совершены нападения на военный караул — и даже на отдельных военных чинов. В советской литературе принято отмечать, что еще в начале забастовки «руководителям стачки удалось прекратить погром», однако это не так. Напротив, они являлись «главными зачинщиками и вожаками буйства и грабежа». Наиболее авторитетный из трех лидеров, В. С. Волков, «с флагом в руках предводительствовал в уличных беспорядках во все дни до самого ареста; он руководил толпою, которая слушалась и подчинялась ему безусловно».

Днем 7 января Т. С. Морозов, напряженно наблюдавший за ходом стачки, телеграфировал владимирскому губернатору И. М. Судиенко: «Рабочие бунтуют, бьют стекла, разбили в школе, конторе директора, разбита харчевая лавка, беспорядок увеличивается». Еще одна телеграмма была отправлена через два часа: «На фабрике положительно бунт, толпы рабочих ничем и никем не сдерживаются, представляется опасность для жизни живущих». И еще час спустя, когда стало ясно, что миром стачка не завершится: «Находимся в крайней опасности, народ бунтует. Убедительнейше просим возможно скорее прислать войска для прекращения беспорядков».

Восьмого января на фабрику прибыл владимирский губернатор в сопровождении войск. В подавлении беспорядков участвовали полк пехоты и пять сотен казаков. 11 января В. С. Волков вручил губернатору «Требования по общему согласию рабочих», которые были предъявлены не только фабрикантам, но и правительству. В тексте говорилось о необходимости учреждения государственного контроля над заработной платой и о принятии законодательных изменений в условиях найма. Кроме того, рабочие выдвигали ряд экономических требований непосредственно к руководителям производства. Разбой продолжался. В итоге пришлось прибегнуть к репрессивным мерам. По приказу губернатора значительная группа стачечников, в том числе руководители забастовки, была арестована. Саму же стачку властям удалось подавить силовым путем лишь 17 января.

По настоянию главы Владимирской губернии Т. С. Морозов пошел на некоторые уступки — в тех вопросах, удовлетворение которых не считал несправедливостью. Стачка закончилась, но ее последствия оказались сильнее, чем можно было предположить.

Описываемые события пришлись на то время, когда до окончания четвертого — выпускного — курса Савве Тимофеевичу оставалось всего одно полугодие или около четырех месяцев учебы. На молодого коммерсанта, которому не исполнилось и двадцати трех лет, Морозовская стачка произвела неизгладимое впечатление. Она стала первым крупным потрясением в биографии Саввы Тимофеевича Морозова. Стачка неумолимо вторглась в повседневный быт Морозовых и сломала самые его основы, всегда казавшиеся незыблемыми.