Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить Страница 35

Незадолго до их отправки в одной из газет, которые они втайне получали от друзей, молодые люди узнали, что война обернулась против немцев. Франция была освобождена, и объединенные советские и американские войска приближаются. Возможно, освобождение было делом нескольких недель, и тогда они с Тиборко и малышом смогут вернуться домой, к прерванной жизни. Прижимая пальцы к животу, она внезапно поняла, когда родится малыш. «Я забеременела 13 июня 1944 года, поэтому точно знала, когда истекают 9 месяцев», – вспоминает она. Он должен был появиться на свет 12 апреля 1945 года. Она запомнила эту дату, и поклялась подарить ему жизнь и сохранить свою ради них. За первые пять лет войны она оставалась относительно невредимой и сейчас должна удержаться. Ведь ее ждал живой и любящий муж.

Она пообещала, что они справятся, – значит так и будет.

На эту надежду Приска уповала вплоть до 10 октября 1944 года, приблизительно две недели спустя после ее прибытия в Аушвиц. Ее и других заключенных вновь выстроили перед Менгеле, вершителем их судеб. Как всегда улыбаясь и помахивая стеком, он отбирал самых здоровых для лагерных работ. По сравнению с остальными узниками Приска все еще сохраняла ясный взор и выглядела цветущей. В ней была жизнь. Прежде чем она успела что-то понять, Менгеле взмахнул стеком и ее оттащили в группу, направленную на работы.

Женщинам выдали по плошке супа и куску хлеба, после чего неожиданно посадили в товарные вагоны.

Она отчаянно выкрикивала имя мужа, но створка двери захлопнулась и отрезала мечту снова его увидеть. Огромный черный локомотив выпустил струю пара и со скрипом увез Приску от адского пламени Аушвица в неизвестном направлении.

Рахель

Нацистская машина убийств работала ежедневно, с незначительными вариациями. К Рахель и ее сестрам относились так же, как и к остальным заключенным, попавшим в Аушвиц летом и осенью 1944 года.

Поезд из Лодзи с чудовищным металлическим скрежетом остановился в Биркенау, открылась дверь, и в глаза ударил свет прожекторов. Конечности затекли от вынужденной неподвижности, людей вытолкнули из вагонов. Испуганные заключенные кричали и плакали навзрыд. Прежде чем они успели понять, что происходит, их поделили на группы и повели в душевые, где заставили снять и оставить снаружи всю одежду.

«Они побрили нас, опрыскали дезинфектантом и направили в небольшую комнату. Офицеры ходили среди женщин и разглядывали, выбирая самых здоровых. Не было ни детей, ни матерей. Только молодые здоровые девушки, способные работать».

Они стояли, задрав руки вверх, пока грязные грубые пальцы снимали с них кольца и вырывали плоскогубцами серьги из ушей. «Там, куда ты сейчас отправишься, часы не нужны», – ухмыльнулся проверяющий и снял их. Далее проверили их рты, уши и прочие отверстия, после чего сбрили оставшуюся на теле растительность. Одинаковые обнаженные, лысые и совершенно униженные женщины были определены на работы. Все они были примерно одного возраста, роста и сложения, без видимых недостатков или шрамов. «Мы были похожи на напуганных овец. Я не могла узнать собственную сестру, после того как эсэсовцы нас побрили. Я тогда подумала, что мы перестали быть похожи на людей. На мне была маленькая подвеска, которую для меня сделал друг. По глупости своей я даже не попыталась ее спрятать, и ее просто сорвали. Они не говорили с нами, вели себя грубо. Нас выгнали наружу, чтобы все могли видеть наш позор», – вспоминает Сала.

Ожидая свой очереди, Рахель наблюдала за тем, как опрятный доктор, которого она впервые увидела во время построения, сдавливает грудь каждой женщины. Все, кто внешне походил на беременных, были выведены из строя. Она подозревала, что носит под сердцем ребенка, но не была уверена. Интуиция подсказывала ей, что сообщить о своей беременности будет фатальной ошибкой. Благопристойная жена Моника, содрогаясь от холода и страха, испытывала нечто вроде стыда перед своим нерожденным чадом за отрицание его существования.

Менгеле прошел мимо, не обратив на нее особенного внимания, и в этот момент Рахель поняла, что не поделилась своими новостями ни с мужем, ни с матерью. А теперь она не могла рассказать этого своим сестрам, потому что подвергла бы их опасности. Среди дрожащих манекенов стояли Сала, Бала и Эстер, и им тоже пришлось пройти унизительную процедуру отбора, вследствие которого всех слабых и недокормленных уводили в неизвестном направлении. Даже после нескольких лет в лодзинском гетто женщин спасала их молодость, позволяя выглядеть более жизнеспособными, чем те, чьи кости туго обтянула кожа.

Заклейменные вечно радостным доктором Менгеле, все четыре сестры были определены на немедленную транспортировку в трудовые лагеря. Кнутами девушек погнали обратно в здание, где им были выданы странные несовпадающие вещи из большой общей кучи тряпья. Как и у всех остальных, кто проходил через эту процедуру, результат оказывался непредсказуемым – размеры и формы не соответствовали никаким соображениям. Среди вещественных доказательств прерванных жизней были детские платья, женские халаты, шляпы с перьями и даже комбинезоны младенцев. Некоторым выдали коктейльные платья с открытой спиной и тяжелые мужские сапоги. Кому-то доставались пижамы и летние блузы. Более везучим досталось нижнее белье или одежда, которую можно использовать в таком качестве, но большинству белья совсем не выдали, что было для людей в новинку. Кто-то шлепал по полу сапогами на несколько размеров больше, другие – черными деревянными башмаками. Но те, кому пришлось втиснуться в туфли на каблуке, вскоре поняли, что это станет их пыткой.

«Мне повезло. Я получила безразмерное черное платье, которое раньше носил инвалид, наверное. Платье было размером с палатку, и у него отстегивалась горловина. Я сразу подумала, что в нем смогу спрятать беременность. Никто не узнает, что происходит под ним. Обувь мне досталась кошмарная, но я продолжала ее носить», – вспоминает свою одежду Рахель.

Сестры по-прежнему старались держаться вместе, даже когда всех женщин разбили на подгруппы. Их выстроили в колонну по пятеро и оставили наблюдать, как других уводят в неизвестном направлении. Польский ветер начинал щипать, предвещая самую холодную зиму в европейской истории, а женщины задавались вопросом, что с ними будет дальше и можно ли сбежать из этого чудовищного места.

К счастью, времени даром никто не терял. Немцы понимали, что проигрывают войну, люди нужны на фронте, а производствам необходима рабочая сила. Как и в гетто, нацисты сознавали, что любой человек крепкого здоровья – даже еврей – может сослужить хорошую службу, прежде чем умрет. Завод, на который отправили девушек, занимался изготовлением боеприпасов для нацистских военно-воздушных сил, которыми немцы очень гордились. Технический прогресс позволял обеим воюющим сторонам наносить сокрушительные удары, но люфтваффе располагали «мессершмиттами», «юнкерсами», «хенкелями», «штуками» и «фокке-вульфами». Гитлер называл свои бомбардировщики «летающей артиллерией». Союзные войска одержали победу в воздушном пространстве Великобритании, Германия начала терять военную мощь. За время взятия Сталинграда немцы потеряли 900 самолетов, еще больше машин было повреждено. Все силы были направлены на помощь производствам.