Игорь Золотусский - Гоголь в Диканьке Страница 35

5

Гоголь свое обещание выполнил. В октябре 1841 года он привез в Москву из Италии готовый первый том «Мертвых душ». Начались хлопоты по переписке, по передаче поэмы в цензуру. 23 октября Гоголь писал Н. М. Языкову, с которым сошелся в Риме: «Меня, как ты уже, думаю, знаешь, предательски завезли в Петербург; там я пять дней томился. Погода мерзейшая, именно трепня. Но я теперь в Москве и вижу чудную разность в климатах. Дни все в солнце, воздух слышен свежий, осенний, передо мной открытое поле, и ни кареты, ни дрожек, ни души – словом – рай».

До этого как о рае он говорил только о Риме. Но все более он привыкал к Москве, к ее домашности, ее близости к лесу, полю, к мягкой погоде и мягкой русской речи. Петербург посвистывал ветрами с залива, продувал насквозь в эти осенние дни – тут стояла золотая пора: ни один желтый лист на березах и кленах не шевелился, синее небо разбросило над Москвой свой купол, горели на солнце кресты и золотые главы храмов и остатки паутины тянулись по уже обмякшей траве. Окна комнаты Гоголя выходили на восток, солнце показывалось тут с утра и грело, как в Риме.

Да и к зиме московской он привык. Заворачивали и тут морозы, мели метели, но не было этой болотной мороси, пробирающей до костей влаги, ветра с Невы, который, проносясь по голым проспектам, готов был унести с собой и прохожего. В Москве если и налетал ветер, то быстро запутывался в тесных переулках, стихал, пытаясь пробраться по кривым улочкам, тупичкам, сивцевым вражкам и собачьим площадкам. И печи здесь дольше хранили тепло, и деревянные стены особняков защищали надежнее.

Но с рукописью не все ладилось. Переписанная набело, она поступила к цензору И. М. Снегиреву, который не нашел в ней ничего предосудительного. И. М. Снегирев был не только цензор. Профессор Московского университета, автор книг «Русские простонародные праздники», «Русские в своих пословицах», «Памятники московской древности», он был человеком, которого читал Гоголь и чтил Гоголь. Еще за границей он просил друзей присылать ему книги Снегирева.

Но благожелательного отзыва Снегирева оказалось недостаточно. «Мертвые души» поступили на рассмотрение в Московский цензурный комитет. Не желая зависеть от решения комитета, в положительном заключении которого он не был уверен, Гоголь решает послать другой экземпляр рукописи в Петербург, надеясь там с помощью своих высокопоставленных знакомых – в частности, В. Ф. Одоевского, М. Ю. Вьельгорского, А. О. Смирновой, П. А. Плетнева – провести ее через Петербургский цензурный комитет. Он заготавливает письма на имя попечителя Петербургского учебного округа М. А. Дондукова-Корсакова и министра просвещения графа С. С. Уварова с просьбой оказать содействие прохождению поэмы.

Саму поэму он вручает В. Г. Белинскому, который в то время уже жил в Петербурге (где Гоголь более тесно познакомился с ним у В. Ф. Одоевского) и сотрудничал в «Отечественных записках». Белинский приехал в старую столицу погостить на Рождество. Здесь, в доме В. П. Боткина в Петроверигском переулке, они и встретились. Свидание было деловым и тайным. Тайным для тех, кто не желал этой встречи, не желал сближения Гоголя и Белинского. Это было окружение Погодина, окружение «Москвитянина». В «Отечественных записках» Белинский выступил с критикой позиции московского журнала и вообще «московских» воззрений, которые условно назывались «московскими» в отличие от «петербургских», смысл которых заключался в том, что России предстоит западный путь развития. Москва стояла за допетровскую Русь, за ее уклад и обычаи, за свою дорогу развития, Петербург считал, что окно в Европу прорублено, и недаром. Гоголь не вмешивался в эти споры, но знал о них. Он ценил Белинского как критика, статья Белинского «О русской повести и повестях г. Гоголя» была лучшей статьей о нем. Так думал и сам Гоголь. Он говорил П. В. Анненкову, что никто так не понял его, как Белинский. С тех пор Гоголь следил за Белинским, читал Белинского, он даже написал о нем в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», но строки эти выпали из печатного текста. Вот они: «В критиках Белинского, помещающихся в Телескопе, виден вкус, хотя еще не образовавшийся, молодой и опрометчивый, но служащий порукою за будущее развитие, потому что основан на чувстве и душевном убеждении».

В письме В. Ф. Одоевскому в начале января 1842 года Гоголь писал: «Белинский сейчас едет. Времени нет мне перевести дух… Рукопись моя запрещена. Проделка и причина запрещения все смех и комедия. Но у меня вырывают мое последнее имущество. Вы должны употребить все силы, чтобы доставить рукопись государю». Гоголь очень надеялся на А. О. Смирнову, которая имела влияние на императора.

История с запрещением «Мертвых душ» в Московском цензурном комитете неясна. Некоторые считают ее мистификацией Гоголя, другие склонны верить Гоголю, который описал эту «комедию» так: «Я отдаю сначала ее цензору Снегиреву… Снегирев чрез два дни объявляет мне торжественно, что рукопись он находит совершенно благонамеренной… Вдруг Снегирева сбил кто-то с толку, и я узнаю, что он представляет мою рукопись в Комитет… Как только занимавший место президента Голохвастов услышал название Мертвые души, закричал голосом древнего римлянина: «Нет, этого я никогда не позволю: душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть, автор вооружается против бессмертья». В силу наконец мог взять в толк умный президент, что дело идет об ревизских душах… «Нет, – закричал председатель и за ним половина цензоров. – Этого и подавно нельзя позволить… уж этого нельзя позволить, это значит против крепостного права…»

«…Предприятие Чичикова, – стали кричать все, – есть уже уголовное преступление… вот он выставил его теперь, и пойдут другие брать пример и покупать мертвые души… Это толки цензоров-азиатцев… Теперь следуют толки цензоров-европейцев… Что вы ни говорите, а цена, которую дает Чичиков (сказал один из таких цензоров, именно Крылов), цена два с полтиною, которую он дает за душу, возмущает душу… Этого ни во Франции, ни в Англии и нигде нельзя позволить. Да после этого ни один иностранец к нам не приедет…» Я не рассказываю… о других мелких замечаниях, как то: в одном месте сказано, что один помещик разорился, убирая себе дом в Москве в модном вкусе. «Да ведь и государь строит в Москве дворец!» – сказал цензор (Каченовский)…»

Так или иначе, в Москве с рукописью вышла задержка, а в Петербурге ее почти без замечаний подписал цензор А. Никитенко. Было решено только заменить заглавие, точнее, видоизменить его: вместо «Мертвые души» написать «Похождения Чичикова, или Мертвые души» и смягчить главу о капитане Копейкине, заменив министра, к которому он идет с прошением, на вельможу.