Валерий Золотухин - На плахе Таганки Страница 35

15 октября 1988 г. Суббота. Греция, Афины

Вечером ужин у посла. Владислав Семенович обогрел меня при партнерах и коллегах, говорит про мою роль:

— Грузины («Генрих IV») и вы в Самозванце — мировой уровень. У вас огромная энергия, я вас знаю, я экстрасенс. И то, что у вас сейчас спад — это закономерно. Огромный взрыв будет у вас, вы это себе еще не представляете. Вы не знаете себя. У вас все впереди. Кажется, что уже все есть, все произошло, все случилось. Нет, все впереди, верьте мне. В вас заложен потенциал невероятной силы. Вы сильный человек.

— Со слабостями к слабому полу.

— А что, это необходимо. Греки относятся к этому с пониманием. Они считают, что у мужчины должна быть для здоровья, для того, чтоб у него был стимул, чтобы он мог творить и работать, молодая пассия. Необходима. Жены относятся к этому с пониманием. Меня это очень привлекает в них. Для них мужчина — все, глава и пр. Посмотрите на президента, на его любовницу — 72 и 34. Как вам? По-моему, хорошо. Для политики, может, это плохо, но зато авторитет у низшего и среднего сословий. Наши жены относятся к этому без понятия и понимания.

Послиха меня поцеловала. Подарила нам по сумке с бутылкой. Я все-таки успел всучить ей «Земляков». «Владиславе — с любовью». Всегда, когда я надписываю, боюсь наделать ошибок в русском языке.

Сон. Будто бегу я в метро, в трусах... Гимнастика. И никто не обращает особенного внимания. Но вдруг прицепилась одна женщина — дескать, хулиган, нарушение этического спокойствия граждан. «Кто такой?» — Вытащила блокнот, стала записывать мои исходные данные, почему-то красными чернилами. «Пишите, — говорю, — народный артист, и не мешайте мне работать». Во сне назвался я народным артистом. Прошлой ночью видел Дениса и Володю В. во сне. Сексуальные сны не снятся мне. Это меня тревожит, какое-то нездоровье, действительно упадок.

О религии говорю, размышляю, хожу иногда в церковь, заглядываю в Евангелие, молюсь по утрам и перед выходом на сцену, но все это — и частое знамение крестное, и поминание Бога — делается только для того, чтобы хорошо сыграть (а значит, во благо себе, своему комфорту), хорошо спеть, ловко написать что-то. Посредством и с помощью Иисуса Христа, покровителя моего, выторговываю я себе земные удобства, но не помню поступка за собой, чтоб я отказался от чего-то во имя, чтоб я пострадал действительно во имя, чтоб я кому-то помог действительно во имя, а не для себя только набирал очки на чашу добра: вот-де, Господи, добро делаю, бескорыстно делаю. Короче, я не делал и не делаю никаких движений, угодных Богу, чтоб это хоть в малой толике нарушило мой комфорт. Так удобно, паразитически устроился я с Верой своей, страдать истинно я не хочу и не умею — избегаю. И в том, что я сейчас говорю, пишу об этом, есть опять гордыня — я ведь горжусь собой, какой я искренний, как я себя бичую. Вот корень зла, корень не-веры моей.

Как жалко, что я не путешественник по натуре. Ведь где я побывал: в Акрополе у Парфенона — Парфена — девственница — чистота — целка непорочная. Такая эта была Афина(они делают ударение на последнем слоге). Оливковое дерево, которое растет с тех времен, когда Афина ударила своим копьем и появилась олива, древо мира. Купил карту Акрополя, рядом с планом Иркутска это будет смотреться. Паломничество надо совершать с любимой. Совсем по-другому, в другой эмоциональной перспективе воспринималось бы это. Праздник души и тела, сознания и подсознания. Однако малообразованному сердцу и голове эти величественные камни кажутся мертвецами и не оживают при самом красноречивом комментарии — надо знать, надо изучать с детства

Эллада — Греция — Византия. Наш духовный, культурный прародитель. Как хочется затащить на эту священную гору мою Тамару, Сережу, Дениса. Надо основать род, клан, родить надо девку, она соединит моих парней любовью к сестре младшей, и назову я ее Ольгой.

Шаповалов гуляет по Греции, почти не просыхает. Зачем его Николай взял? Чтоб репетировать с ним? Глупость. Чтоб тот заменил его в случае потери голоса. Отговорка. Скорее, он покупает его, чтоб тот все-таки ввелся в «Годунова». Николаю это нужно, он еще несомненно поиграет и свалит, что называется. «Высоцкого», он уже заявил, будет раз в месяц играть. «Это не спектакль, это семейное, святое». Демагогия. Николай надеется, что, если повяжет Шопена <Шаповалов Виталий (в дружеском кругу — Шопен) — актер театра.> подарком, круизом в Грецию, отдыхом замечательным да еще и денежно-вещественным, у того совесть заговорит. «Мы специально тебя в Грецию взяли, а ты...» Но разбудить и Шопена не так-то просто.

17 октября 1988 г. Понедельник. Мы покидаем Афину<$Esize 8 {up 20 back 25 prime}>

Счастье заключается в том, чтобы кого-то осчастливить. На холме Акрополя я видел себя с Ирбис и Тамарой. Я понимаю Альцеста: «Чтоб я гордиться мог, как любовь моя вас дарит благами земного бытия». Я плачу. Да, я не общественный человек, я эгоист, одиночка норный. Я подозреваю, что верность очень близка к гордости. Ведь Эфрос, в сущности, был очень гордым человеком, он знал секрет, он им владел, этим секретом, он хотел открыть, отомкнуть Таганку. И он бы ее отомкнул, он бы развернул любовь к себе, но слишком сильна была привязанность, мистическая привязанность и вера труппы в отца, в хозяина, в Любимова.

Николай — человек действительно нежный и заботливый. В туалет ко мне пришел с анальгином, искал лекарства для моего живота. Сам же сказал: «Хватану виски!» Почему-то хочется ему удачи пожелать.

Гнетет меня еще очень сильно Курск и то, что будет перед Курском, — встреча с Тамарой. Она полгода почти не видела меня. Крым — Волгоград — Харьков — Камчатка — Новосибирск — Новокузнецк — Эллада — Курск — Бобруйск. Самое главное чуть не забыл. Мне жалко ее невероятно. Жена моя хорошая, несчастная моя и любимая.

Николай с видимым удовольствием похвастался, что был сегодня в церкви, 20 минут посидел, свечку поставил.

Ну и молодец.

Цитирование хороших отзывов о себе — вот уж действительно чем богаты мои дневники.

18 октября 1988 г. Вторник

Меня нельзя одного пускать ни в какую заграницу. Стыдно, стыдно, надо выучить хоть пять фраз на английском языке — и я в Европе свой человек.

19 октября 1988 г. Среда, мой день

А грех мой страшный как раз против 7-й заповеди — я люблю замужнюю женщину и сам женат. И дети — там и тут.

Губенко — температура 39<198>, расстройство желудка. Заставили его с Антиповым Шопена вытащить на сцену. Шопен как будто за взятку приехал, ни текста, ни мизансцен не знает, а через месяц играть.. Что же тут-то Кольку так подставлять! Эхе-хе-хе-хе...

22 октября 1988 г. Суббота