Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось Страница 35

Зал бурно отреагировал на полет «птички», и в тот момент, когда счастливый флейтист с видом невозмутимого деревенского мужичка покидал сцену, снова вышел бодрым шагом ведущий с копной каштановых волос и сказал коротко всего четыре слова: «Далеко, далеко». Исполняет Майя Кристалинская», потом после короткой паузы добавил: «Студентка первого курса пятого факультета». И удалился.

Майя в тот вечер впервые появилась перед такой необъятной аудиторией. Зал был переполнен. У стен стояли, чуть ли не обнявшись от тесноты, прижавшись друг к другу, те, кому кресла не достались. На торжественное заседание они не пришли, а вот на концерт протиснулись, к тому же были объявлены еще и танцы.

Перед глазами Майн все плыло как в тумане — большая люстра на потолке погашена, горели софиты по бокам сцены, отгораживая от нее зрительный зал туманной кисеей, и нужно было вглядываться в зал, чтобы разобрать лица. Так будет много раз, спустя несколько лет перед Майей пройдут залы самой разной величины — от маленьких клубных, с порталом-окошком, до зала Дворца спорта в Лужниках, и везде слепят софиты, если нечаянно взглянуть в их огненный зрачок, и только в сельских клубах не будет пелены между зрителями и залом и четко можно различить восторженные лица в тусклом освещении нескольких лампочек на потолке.

Но все равно ощущение праздничности не отступит никогда, веда» певица творит праздник для слушателя. В этом ее работа.

Но психология исполнителя такова, и это позднее поняла Майя, что, начиная творить праздник и выходя на площадку внутренне спокойным, он все более и более сам ощущает его воздействие, и даже самый опытный артист, который может отработать на технике, не вложив поначалу ни капли души, думая только о том, как бы побыстрее расписаться в ведомости и успеть на другой концерт, выйдя за кулисы, поинтересуется реакцией тех, кто слушал его только что. Он не снизойдет до вопроса: «Ну, а как я?» — а прочтет на лицах бессловесную рецензию на свое выступление, протянет руку, прощаясь со знакомыми, а рука-то у него окажется ледяной. Полный зрительный зал обладает магией втягивать в себя любого актера, как воронка в середине быстрого течения реки.

Майя, выйдя в переполненный зал, немного оробела, нерешительно подошла к авансцене — одно неверное движение, показалось ей, она оступится, и… Она слышала, как пианисточка, ее аккомпаниатор и однокурсница, та самая худенькая девочка в красном платьице, с которой вчера они репетировали (а так как нот у них не было, обе соединяли свои партии по слуху), придвигает стул поближе к клавиатуре. Пианистка оказалась девочкой способной, на репетиции быстро нашла нужный темп и повела Майю; это было непривычно, потому что до сих пор Майя пела самостоятельно, без аккомпанемента, разве что в школе на уроках пения, когда учительница играла на пианино и вместе с учениками громко пела, перекрикивая их, но ведь это был хор, и в солистки ее никто не приглашал.

Майя остановилась почти у края авансцены, освещенная со всех сторон софитами, и повернулась к девочке, уже сидевшей за роялем, — как делают настоящие певицы; та опустила руки на клавиши, и Майя услышала вступление к песне — несколько аккордов разной высоты — и запела:

Далеко, далеко,Где кочуют туманы,Где от легкого ветраКолышется рожь,Ты в родимом краю,У степного кургана,Обо мне вспоминая,Как прежде, живешь…

Теперь Майя увидела притихший зал, людей, смотревших на нее пристально, они как-то сразу выплыли из тумана и обрели реальность. «Не забыть слова… не забыть слова…» — лихорадочно, быстро, как на телеграфной ленте, пронеслось вдруг в голове, но испуг был напрасен, губы сами открывались, и слова, слетая с них, уносились в зал и гасли в последнем ряду.

Небосвод над тобой опрокинулся синий,Плещут быстрые реки, вздыхают моря,Широко протянулась родная Россия,Дорогая отчизна, твоя и моя…

Слова Майя произносила четко, не артикулируя при этом, голос хорошо был слышен в зале. Микрофона не было — тогда они были только привилегией радиостудий, голос не возвращался к певице из зала, усиленный и оглушающий, но Майя чувствовала, что зал хорошо слышит ее, хоть и пела негромко, не напрягаясь.

Последние слова, последние нарастающие аккорды и, наконец, самый последний, пианистка крепко бабахнула по клавишам, и рояль, вскрикнув, разозлился и ответил ей долгим рычанием.

Раздалось несколько первых хлопков, сначала они посыпались, словно кто-то разбросал их, потом соединились, превратившись в крепкие и дружные аплодисменты. Майя обвела зал глазами, и ей показалось — и на самом деле так и было, — что хлопает весь зал, и не было таких, кто не соединил мелькающие ладони на мгновенья, чтобы поблагодарить певицу. Неужели успех? Подумать только, ведь ей никогда не хлопали. Она стояла растерянная.

На сцену вышел все тот же молодой человек с каштановой шевелюрой, зал еще продолжал рукоплескать, и молодой человек присоединился к залу, а когда аплодисменты растворились в наступающей тишине, вдруг превратился в заправского конферансье, сказав небольшую тираду в шутливом тоне — о том, что в институте появилась новая звезда, что сегодня состоялся ее дебют и что многие институты Москвы боролись за право принять Майю Кристалинскую в свои стены, но она вот выбрала авиационный, оказав нам большую честь. Зал дружно хохотнул и снова захлопал, одобряя ведущего.

«На катке» — этими словами ведущий закончил свою речь, явно произнесенную с умыслом, чтобы успокоить оробевшую девушку.

И опять раздались хлопки — на этот раз зал одобрил известную песню, которую часто крутило радио.

Теперь Майя уже не боялась зала, он ей казался не таким чужим и не грозным экзаменатором, затаившимся, чтобы провалить ее короткими вежливыми аплодисментами, быстро гаснущими, а оттого и унизительными: тебе делают одолжение, учти это — и больше сюда не суйся. Но нет, этого не произошло, и все случилось как раз наоборот.

Снова, теперь уже не робкий, поворот в сторону пианистки, кивок головы, и уже летят аккорды, один, второй, третий, только более быстрые, чем в первой песне, — на катке шагом не ходят, как бы предупреждала песня. И, улыбнувшись, Майя запела:

Вьется легкий вечерний снежок,Голубые мерцают огни,И звенит под ногами каток,Словно в давние школьные дни…

Теперь уж не думалось о том, как бы не забыть слова, она пела легко и свободно, дыша полной грудью, слыша только вот этот режущий звук коньков, ей виделся лед, залитый светом ярких огней фонарей, окаймлявших белую, посыпанную снегом площадку, и счастливые пары, которые, взявшись за руки, скользят в такт музыке.