Поль Фор - Александр Македонский Страница 35

Приезд в Экбатаны имел целью принять от мидийцев (вслед за персами) присягу, удостовериться в преданности сатрапа Атропата, проверить состояние казны, разоренной лжецарем Мидии и преемниками Пармениона, казненными несколькими месяцами ранее, а также отправить правосудие. А кроме того, здесь кавалерия приводит в порядок лошадей и здесь решаются судьбы угрожающих юго-западным берегам Каспийского моря скифских, или сакских, всадников и их амазонок, а также непокоренной Армении. Атропат представил Александру сотню вооруженных всадниц, утверждая, что это амазонки, однако тот велел отослать их, опасаясь скандала в армии.

В Экбатанах Александр предоставил войску недолгий отдых. Он совершил жертвоприношение, устроил атлетические и мусические состязания, танцы и театральный конкурс, а сам принял участие в попойке со своими товарищами-гетайрами. 5 ноября заболел хилиарх Гефестион, второй человек в государстве. Мучаясь горячкой, он выпил слишком много охлажденного вина и шестью днями позже умер. Потрясенный этим царь поручил Пердикке позаботиться о торжественной доставке набальзамированного тела покойного в Вавилон. Он распорядился о возведении для Гефестиона гигантского погребального костра[14]. Александр объявил траур во всей империи, запретив исполнение любой музыки. Он устроил состязания в честь умершего друга, послав вопросить оракула Амона в египетской пустыне, следует ли почитать Гефестиона как героя или как бога. Праздничный город, в котором в самом цвете юности умер возлюбленный друг, стал ненавистен Александру. Думая рассеять горе войной, прямо среди зимы он со своими гетайрами взобрался на заснеженные склоны Загра, которые отделяли Александра от погребального костра. Он стремился добраться до Вавилона любой ценой.

С декабря 324 по февраль 323 года Александр занимался тем, что «ловил и гнал людей, как дичь. Он покорил коссеев (или касситов), перерезав среди них всех взрослых. Люди назвали это заупокойным приношением Гефестиону». Однако население Луристана не было истреблено. Укрепленные деревни, выразившие покорность и начавшие выплачивать дань и нести воинскую повинность, были столь быстро вновь заселены, что уже через несколько лет снова обрели независимость.

Пир в Вавилоне

После этой 40-дневной кампании устрашения, основав несколько сторожевых постов, Александр спустился по долине Диялы в направлении Описа и Вавилона. Он был в 50 километрах от Вавилона на правом берегу Тигра, когда посланные Неархом люди или же сам Неарх сообщили, что, если верить халдейским астрологам и астрономам, которым поручено составление царских гороскопов, Александру следует, прежде чем войти в город, исполнить некоторые обряды. «Кроме того, он мог избежать опасности, восстановив разрушенную персами гробницу Бэла, и если бы вступил в город, отказавшись от избранного пути (то есть зайдя к нему с запада)» (Диодор, XVII, 112, 3).

Александр стал лагерем в Борсиппе в 35 километрах к северо-западу от Вавилона и не двигался с места, пока философы из свиты не убедили его в никчемности гороскопов. Город, отличавшийся нездоровым духом, с какой стороны к нему ни подойти, представлял собой громадный оазис, окруженный стенами длиной 14 километров и пересекаемый множеством каналов Евфрата. Легче и проще всего к нему подойти с запада. Армия с ее тяжелыми повозками следовала этим естественным путем, ускоряя шаг навстречу удовольствиям, которые обещал город.

Между тем сюда на всем протяжении весны 323 года прибывали священные посольства (θεωροί) от греческих городов, а также делегации покоренных стран, которые желали поздравить Царя царей, приветствовать его обращением «Сын бога» (Амона), преподнести ему венки, драгоценные подарки, поклясться в верности. Среди прочих и Афины возвестили царю Александру, «непобедимому богу», что его прошлогодние пожелания исполнены. Иные обращались к нему, чтобы он разрешил их разногласия с соседями или изгнанниками. Но с особым нетерпением и в первую очередь Александр принимал отчеты моряков, которым было поручено исследовать берега Аравийского полуострова — Архия, Андросфена, Гиерона из Сол, Неарха. Царь повелел ускорить строительство триер и рытье портового бассейна в Вавилоне, а затем спустился по Евфрату на 150 километров. Он приказал перекрыть блуждающую протоку Поллакоп и прорыть в скальном грунте в 5 километрах ниже постоянное русло, чтобы зарегулировать водоток. «По возвращении в Вавилон он нашел там Певкеста, который прибыл из Персии с армией численностью до 20 тысяч человек и значительным числом коссеев и тапуров… Филоксен явился сюда и привел Александру войско из Карий, Менандр — еще одно из Лидии, а Менид прибыл с подчиненными ему всадниками. Александр обратился с благодарностью к персам… и Певкесту… а затем распределил их по подразделениям фаланги» из такого расчета, чтобы на четверых македонян приходилось по двенадцать персов (Арриан, VII, 23, 1–4). Слияние продолжалось и в кавалерии.

Отпустив посольства, Александр занялся похоронами Гефестиона. Он повелел жителям Азии поддерживать священные огни, что персы обычно делают лишь в случае смерти Великого царя, на протяжении пяти дней междуцарствия. На месте вала был сооружен гигантский зиккурат высотой в 58 метров и шириной у основания 180 метров, его украсили статуями, трофеями, символическими изображениями. На самом верху, среди благовоний и ароматов, было предано огню тело усопшего. По всей империи Александр разослал приказ почитать Гефестиона не как бога, но как героя: так постановил оракул Амона, ответ которого принес Филипп.

Настал май 323 года, Александр вновь оставил раздражавший его Вавилон, чтобы обследовать рукав Евфрата и болота к западу от города. Необходимо было выяснить, где разместить 1200 кораблей экспедиции вокруг Аравийского полуострова. Полный забот, издерганный, Александр в сопровождении своих друзей отправился в плавание. Часть флотилии бесследно исчезла в переплетении каналов.

В течение нескольких дней (три дня и три ночи?) царя считали пропавшим без вести. Налетевший посреди тростника резкий порыв ветра сорвал у него с головы красную шляпу с широкими полями и позолоченной лентой с двумя свешивающимися концами, которая служила ему диадемой. Прорицатели увидели в том дурное предзнаменование. Александрийские историки — как серьезные, подобные Аристобулу, так и фантасты вроде Клитарха — согласны в том, что царь становился все более подозрительным по мере того, как прорицатели и заклинатели просили его избегать дурных предзнаменований. Он очень болезненно воспринял случай, когда один незнакомец, некто Дионисий, уселся на царский трон, хотя дело было во время празднования вавилонского Нового года[15], и речь можно вести лишь об оплошности посетителя или шутке кого-то из домашних. После того, что услышал Александр от умирающего Каланы, после таинственной смерти Гефестиона и гороскопов вавилонских жрецов двойное покушение на его царские регалии накануне похода будоражило его от природы суеверный дух. Ведь речь шла не более и не менее как о том, чтобы преодолеть в южном направлении границы мира!