Рудольф Баландин - Вернадский: жизнь, мысль, бессмертие Страница 35

«Определенная историческая эпоха, — писал он, — проникает в самую глубину художественного творчества, она горит и сверкает в созданиях великих и малых его носителей… Едва ли будет ошибочным видеть в этих творениях человеческой культуры проявление — самое глубокое — жизни данной эпохи или данного народа. По ним мы можем изучать и понимать душу народа и жизнь эпохи».

С этих позиций он описывал, например, свои впечатления от оперы Моцарта «Свадьба Фигаро». Отдавая должное музыке, он сожалел, что былая актуальность пьесы Бомарше, по которой написана опера, давно потеряна, идея произведения устарела («соль и содержание пьесы исчезли»), хотя в свое время пьеса «дала толчок брожению и свободе, и тем великим, сильным чувствам, какие владели тогда людьми культурного общества».

Посетив Третьяковскую галерею, он был поражен ее богатством и величием «русского гения». По его словам, он «переживал хорошее чувство патриотизма, так как это было… ясное сознание целесообразности русской общественной жизни в общей жизни человечества». Заметим, что он испытывал чувство патриотизма и в связи с успехами украинской культуры и в то же время восхищался дворцами и мечетями Самарканда, картинами немецкого средневековья, скульптурами Древней Греции, музыкой европейского Ренессанса, площадями городов итальянского Возрождения — великими достижениями разных эпох и разных народов.

Две ветви познания — искусство и наука — были для Вернадского как бы продолжением его органов чувств, связывающих его со всем человечеством, со всей Вселенной. «Художественное творчество выявляет нам Космос, проходящий через сознание живого существа, — писал он. — Прекращение деятельности человека в области искусства… не может не отразиться болезненным… подавляющим образом на науке».

Может показаться, что Вернадский слишком по-научному относился к искусству, слишком детально и внимательно осмысливал некоторые произведения, слишком строг был к «развлекательному искусству». Спорить с таким мнением трудно, — тем и отличается искусство от науки, что тут слишком многое принимается субъективно, оценивается такими личными категориями, как «нравится — не нравится».

Доказательства правоты тут несводимы к логически непротиворечивой теореме. Вернадского можно считать ученым в искусстве. Но одновременно он был человеком искусства — вдохновенным, темпераментным — в науке. Это во многом определило его замечательные творческие достижения. Он умел работать над научными проблемами так же, как работают великие поэты, сочиняя стихи, или великие художники, создавая картины. Он почувствовал это в самом начале своего научного пути. Вот его высказывание, датированное 1887 годом: «Ученые — теже фантазеры и художники: они не вольны над своими идеями; они могут хорошо работать, долго работать только над тем, к чему лежит их мысль, к чему влечет их чувство. В них идеи сменяются; появляются самые невозможные, часто сумасбродные; они роятся, кружатся, сливаются, переливаются. И среди таких идей они живут и для таких идей они работают».

Но самое главное, пожалуй, не в этом. И за научными символами, и за художественными произведениями чувствовал Вернадский дыхание мира, биение пульса живой природы — бесконечно богатой, разнообразной, изменчивой, включающей в себя и человека, и его создания.

Цельность ощущения природы, ее живой образ, ее воздействие на человека более характерны для искусства, чем для науки. Вот почему без искусства не было бы великого ученого. Остался бы только хороший ремесленник. Прав был Гёте, когда произносил устами Мефистофеля:

Суха, мой друг, теория везде,А древо жизни пышно зеленеет!

ФИЛОСОФИЯ

Велик перечень научных достижений Вернадского. Учение о биосфере, о геологической деятельности живых организмов и человеке. Учение о природных водах; история минералов и химических элементов земной коры; анализ сущности симметрии и времени; исследования науки… Впрочем, сам по себе перечень может доказывать, скажем, разбросанность интересов ученого. Есть такие люди: сегодня его интересует то, завтра другое; начал одно дело, не завершил, взялся за другое, а там, глядишь, третье увлекло…

Вернадский — об этом уже говорилось — обычно вел сразу несколько научных тем. Даже читал он не одну книгу за другой, а несколько книг сразу, попеременно. Эта привычка осталась у него еще со времен учебы в университете; готовясь к экзаменам, он читал что-нибудь совсем постороннее. Не это ли верный признак неусидчивости и даже легкомыслия?

Внешние признаки — очень важный показатель, Только надо уметь их правильно оценить. Вернадского отличала прежде всего жажда познания, не удовлетворяющаяся частными сведениями, ограниченными пределами какой-то одной науки, стремление к обобщениям, к осмысливанию множества фактов и поискам общих закономерностей. Исследование кристаллов он связывал с проблемой пространства-времени, с общими представлениями о мире. Минералы для него были отражением и продуктом геологической истории, живое вещество — частью Земли и космоса. За частным он всегда видел общее, за фактами — выводы, за обобщениями — живую природу и познающего ее человека.

Но если так, то он, безусловно, философ. Ведь именно философия исследует наиболее общие законы развития природы, человеческого общества и мышления. Вернадский, занимаясь конкретными специальными научными вопросами, всегда оставался философом, точнее мыслителем.

Мне могут сразу же возразить; «Позвольте! Такое утверждение противоречит целому ряду совершенно недвусмысленных, порою даже резких высказываний Владимира Ивановича!»

Совершенно верно. Свое отношение к философии Вернадский выразил, например, в таких словах; «Я философский скептик. Это значит, что я считаю, что ни одна философская система… не может достигнуть той общеобязательности, которую достигает (только в некоторых определенных частях) наука».

Более того, он как будто и вовсе отрекался от философии:

«Я как философский скептик могу спокойно отбросить без вреда и с пользой для дела в ходе моей научной работы все философские системы, которые сейчас живы». Действительно, так говорил В. И. Вернадский. Однако он не раз говорил и другое. Вот его слова о пользе философии в научных исследованиях (основанные на его личном опыте): «… Философская мысль играет огромную, часто плодотворную роль в создании научных гипотез и теорий. Она дает здесь очень много ценного и нужного для роста научных знаний». Пользу философии Вернадский доказывал на конкретных примерах из истории научных идей. По его мнению, философская мысль «раньше науки пришла к построению понятия пространства-времени, частично исходя из научных же фактов. Она раньше науки отбросила абсолютное время и абсолютное пространство. Она поставила вопрос о возможности научно исследовать время».