Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго Страница 35

В тот вечер мы были с тобой на открытии ресторана. Ты предложил западную схему: концертная программа и питье с едой друг другу не мешают. Легкие напитки, концерт в двух отделениях, в перерыве делаете заказ, а по окончании программы пей, ешь, танцуй до утра. Не всегда публика принимала это, но когда ты выходил на сцену, пьющих и жующих не было. Я гордилась тобой, но это явление в нашей российской действительности было в диковинку.

На открытии ресторана выступали акробаты, фокусники, хор с русскими и цыганскими песнями, во втором отделении на эстраду вышел ты, спел три или четыре песни, публика требовала продолжения. Пел ты только на русском языке, это я хорошо помню.

В том же июле мы впервые ненадолго расстались: ты уехал в Бухарест, нужно было уладить какие-то дела. Так ты сказал мне. Я приняла новость смиренно, как верная «половинка». Я не боялась, что бросишь, обманешь, не вернешься. Поверила тебе я в первый день нашей встречи. И хотя ты в любви мне не клялся никогда, я не сомневалась в твоих чувствах. Но мне без тебя было неуютно и тревожно. Вернулся с аккордеоном, тем самым единственным твоим подарком, который дожил со мной до сегодняшнего дня.

– Работать надо на хорошем инструменте. Он должен быть легким, с чистым звуком, – объяснял ты. – Мы с тобой будем выступать дуэтом.

Инструмент был невесомым, с золотыми мехами, а звук божественный. Ты незаметно взвалил на себя все проблемы и нашей семьи. Постепенно я привыкла, что все вопросы решаешь ты: привезти продукты, обновить мой гардероб, позаботиться о брате, маме. Ты делал это как-то естественно, незаметно, деликатно. У мамы была подружка Люся, которой мама и раньше помогала, – у той семья большая. Но Люся всегда чувствовала себя неуютно, отказывалась от помощи. Тогда ты предложил ей приезжать и помогать маме по хозяйству, и продукты будут платой ей за труд. Меня это покоробило поначалу, но Люся была счастлива:

– Верочка, мне в радость бывать у вас, о такой работе только мечтать могла.

Да, ты умел расположить людей.

Мы стали выступать с тобой в «Северном» и на других площадках. Из «других» запомнился концерт в театре «Обозрение». Ты выстроил всю программу под мой репертуар. Дуэтом мы исполнили «Скажите, почему», «Мое последнее танго». На концерты билеты продавались, и ты дал рекламу в одесской газете: состоится концерт известной в Одессе исполнительницы лирических песен Веры Белоусовой и популярного в Европе Петра Лещенко. Причем мое имя ты дал крупно, а свое, в конце – меленько. Я испытывала неловкость, но объясняться с тобой было бесполезно. Ты отшучивался, мол, привыкай, очень скоро будут говорить Вера Лещенко в сопровождении… Но тогда я была сопровождением, и как невеста, и как аккомпаниатор. Не скрою, горда была этим званием. Когда мы работали вместе, были и мои сольные номера. Ты подчеркивал, что твоя помощь моей семье – моя заслуга. Я ведь работаю с тобой. Ни в коей мере тогда не пыталась твое имя и популярность использовать и сейчас к тому не стремлюсь. Как-то после твоих хвалебных речей заявила тебе:

– Я – всего лишь запятая в твоей биографии.

– Запятая, – согласился ты, – но такая, без которой биография меняется.

Мы были нужны друг другу, хотели, чтобы у нас было будущее. Вот и вся наша политика – остаться в профессии, постигать, удивлять, радость дарить друг другу и людям. Не предавали, не убивали и в патриотов не играли – мы ими были. Я насмотрелась на этих псевдоурапатриотов! Кто шел на баррикады и бил себя в грудь, меньше, чем ты, сделал для России. Вернусь к Сокольскому, который на исходе дней своих признался, что Латвия «доживала свои буржуазные денечки»: «На фирме „Беллаккорд” я в это время записывал песню Дунаевского из кинофильма „Волга-Волга”. Чекисты, которыми наводнена была Рига, уговорили не уезжать, мол, песни советские поешь. Блатные пел, так кто их не пел? Остался. Не посадили, на том спасибо, но ведь выступать не дали. Петя-то Лещенко, царство ему небесное, завод граммофонный там имел, а после в Одессе при немцах два ресторана содержал… Я тоже мог петь, приглашали, да чекистов побоялся. А Петя не боялся». И про завод, и про два ресторана – перебор, конечно. Но то, что ты не боялся, правда. А не боялся потому, что не грешил. И ресторан открыли при немцах, но не для немцев.

Рассказывая и вспоминая, как ты жил, что говорил, я была предельно искренней, не боялась показаться некрасивой, неправильной и тебя не восхваляла. Мы – живые люди, и уж если решилась рассказать о тебе, то должна говорить о тебе таком, каким ты был. Выводы пусть делают читатели. Потому просто рассказываю, заново проживая те наши с тобой годы. Первая встреча с тобой – открытие другого мира. Работа рядом с тобой на одной сцене – мастер-класс талантливого музыканта, артиста, певца, личности. Каждый день, час, год были наполнены чередой других открытий и мастер-классов, которые не позволяли закружиться в праздности, богатых кутежах. Напротив, заставляли много заниматься, работать, чтобы не разочаровать, не огорчить того единственного, кого полюбила, кому бесконечно доверяла. В свою очередь ты давал мне возможность проявить себя, не заслонял, напротив, возвышал.

Выступаем. Я аккомпанирую, немного нервничаю, отсюда напряжение. Ты объявляешь фокстрот Марьяновского «Милый Ванька», которого в программе в тот день не было. Играешь, я подыгрываю, ты поешь:

На деревне Ванька жил да поживал…

Я не заметила, как включилась в твою игру. И вот я уже Глашей стала, и подмигиваю, и подпеваю, и пританцовывать начинаю. Волнение ушло. Мне было так весело и так жалко, что песня закончилась. Да как закончилась! Мы поем:

Как-то Глашу Ванька в поле повстречал,Быть женою он просил и умолял.

Потом ты замолчал, отошел в сторонку, я думала, что-то случилось у тебя, а оказалось, ты специально замолчал, последние строчки пропела я одна:

Брось ты, Ваня, эта песенка стара,Я пойду лишь за Петра!

Ты любил импровизировать. Оказалось, что многие экспромты ты заранее придумывал. Зная мой характер, просчитывая мою реакцию, угадывая настроение, ты режиссировал каждый номер.

Разные ситуации бывали на сцене, и проколы случались, но ты всегда находил выход. Твой коронный номер был «Танец с кинжалами», и еще ты блистательно делал арабские шаги и присядки. Со мной на концертах ты уже это не исполнял, но мне периодически демонстрировал. При этом вздыхал, что теряешь форму. Кокетничал. Я не знала, что такое арабские шаги, ты мне продемонстрировал «перекидки, не касаясь пола». Захватывающее зрелище. Я хвалила тебя, а ты – Закитт:

– Жени была главной. Движения такие ясные, блистательно танцевала. Я старался не отставать, хотел зрителя удивить. Однажды перестарался и неудачно кинжал бросил, собственный нос зацепил, кончик носа и стесал. Пришлось изображать партнера-неумеху. Вот шрам остался, и нос крючковатый стал.