Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были? Страница 35

На самом же деле приключилась страшная и нелепая история. Очередное ранение вполне могло оказаться последним – шальным осколком молодому офицеру пробило легкое. После атаки, когда уже стемнело, погибших на поле боя подбирали бойцы похоронной команды соседнего соединения. Наткнулись на неподвижное тело, вмерзшее в кровавый лед. Пожилой старшина, мельком взглянув, привычно махнул рукой: «Готов» – и стал ломиком вырубать убитого изо льда. Ненароком наступил на руку, и «покойник»… застонал. Испуганный санитар тут же крикнул:

– Живой! Скорей давай дровни!

Тяжелораненого повезли к санитарному поезду. Через каждые десять-двадцать метров каменистой дороги Константин стонал от боли: «Стойте! Остановитесь! Больше не могу!» Дроги останавливались, а возница причитал: «Батюшки, к поезду не успеем…» И вдруг из громкоговорителя, со стороны станции – раздался едва различимый голос Левитана: «Наши войска перешли в наступление…» Есенин сквозь зубы чертыхнулся: «Вези дальше! Буду терпеть…»

После операции на спине у Есенина осталась отметина – шрам длиной в 17 сантиметров. Провалявшись несколько месяцев в госпиталях, он перед отправкой в действующую армию получил возможность на два-три дня побывать в Москве. Естественно, заехал на дачу в Балашиху. Отцовский архив был в плохом состоянии. В годы войны дача пустовала, несколько раз ее самовольно занимали чужие люди. «За несколько часов, что я был на даче, – рассказывал Константин, – мне удалось кое-что выбрать из этой смерзшейся груды бумаг в сарае. Целую связку забрал с собой и таскал потом по окопам и землянкам, пока все их до единой не зачитали мои однополчане…»

Окончательно возвратившись домой после победы, кавалер трех орденов Красной Звезды Константин Сергеевич Есенин первым делом восстановился в своем инженерно-строительном институте. Выбрал время и съездил к Толстой. Софья Андреевна сохранила чемодан с бумагами Есенина нетронутыми, в целости и сохранности. Они, кстати, крепко выручили студента, вчерашнего солдата. Прожить на нищенскую стипендию было практически невозможно, вот и пришлось продать в Главное архивное управление МВД СССР две тетради стихов, набело переписанных рукой Сергея Александровича. Жалел потом, да что сделаешь?..

«Вообще, – признавался он, – носить фамилию Есенин было довольно хлопотно, неоднократно предлагали ему сменить фамилию. Но это все, конечно, от скудности ума». В зрелые годы Константин Сергеевич говорил: «Я – не поэт. Это даже к лучшему: писать посредственные стихи мне просто стыдно, писать хорошие – нужен талант. Но Родину, Россию я люблю так же преданно, как мой отец поэт Сергей Есенин».

«Я послал всех к сатане и живу…»

«Мама считает меня сумасшедшим и уже хотела было везти к психиатру, но я послал всех к сатане и живу, хотя некоторые опасаются моего приближения. Ты понимаешь, как это тяжело, однако приходится мириться с этим и отдавать предпочтение и молиться за своих врагов. Ведь я сделал бы то же самое на месте любого моего соперника по отношению к себе, находясь в его условиях…»

– Алик, вы уж, пожалуйста, не опаздывайте на собрание.

– Да-да, конечно, я помню, – кивнул аспирант Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, про себя ругнувшись: черт, ведь это же два часа как минимум коту под хвост! Ну ладно, стоит ли расстраиваться из-за пустяков? Возьму тетрадку со своими записями, поработаю, мешать, надеюсь, особо не будут.

Он ошибся – тема собрания оказалась столь замечательной, что Алик тотчас забыл о своих былых благих намерениях поколдовать над загадками аксиоматической теории множеств, принимаемых без доказательств. Секретарь партбюро механико-математического факультета товарищ Огибалов гневно клеймил некую группу студентов, которые, называя себя «Братством нищих сибаритов», ведут себя крайне вызывающе, держатся особняком, чураются других товарищей и уклоняются от участия в общественной жизни. Все мы, говорил Петр Матвеевич, тяжело глядя в зал, заполненный преподавателями, аспирантами и студентами, усматриваем в этом так называемом «братстве» все признаки создания тайной организации с неизвестными целями и считаем, что названным студентам не место в Московском государственном университете. Эти неучи…

Алик поднял руку: «Простите, можно вопрос?»

– Пожалуйста, – секретарь партбюро даже обрадовался паузе и проявлению активности участников собрания.

– Что заставило вас, Петр Матвеевич, сделать вывод, что организация этих студентов является тайной?

– Тот факт, что я не знал о ее существовании, – твердо заявил Огибалов.

– Извините, – невозмутимо продолжил аспирант, – но до сегодняшнего дня я не знал о вашем существовании, однако это не заставляет меня прийти к выводу, что вы существовали тайно.

Огибалов оторопел от столь замысловатого логического построения. Да и большинство присутствующих тоже…

Идя домой после собрания, Алик усмехался, вспоминая выражение лица Огибалова, и повторял эту фамилию на все лады: «Огибалов… Огибалов… Огибалов…», силясь понять, чем это она его так зацепила и какие вызывает ассоциации. Что-то знакомое, но что?.. Стоп, стоп. Знакомое созвучие… Ну, конечно! – Прон Оглоблин из есенинской поэмы «Анна Снегина». Дома он раскрыл томик отца, начал читать «Снегину». Ага, да вот же живой портрет деревенского революционера, криушанского мужика, нацелившегося пошалить-пограбить барское имение:

И нагло в третьем годе,Когда объявили войну,При всем честном народеУбил топором старшину.……………У них там есть Прон Оглоблин,Булдыжник, драчун, грубиян.Он вечно на всех озлоблен,С утра по неделям пьян…

А что, конечно, за таким все толпой, без разговоров пойдут. Герой, «первый парень на деревне»… Александр Сергеевич опять ухмыльнулся, вспомнив ошарашенную физиономию Огибалова. Хотя нет, конечно, на «булдыжника и драчуна» Петр Матвеевич никак не тянет, калибр не тот. Правда, бандитские повадки те же.

Неделю спустя после того памятного собрания Алик лицом к лицу столкнулся в институтском коридоре с Огибаловым. Раскланялись как ни в чем не бывало. Только Алик все же не сдержался и уже в спину удаляющемуся секретарю партбюро вполголоса пробормотал:

Таких теперь тысячи сталоТворить на свободе гнусь.Пропала Расея, пропала…Погибла кормилица Русь…

Петр Матвеевич нервно оглянулся: «Что вы сказали?» – «Да так, ничего. Стихи отца вдруг вспомнились. «Анна Снегина», не читали?» – «Почему же, читал…»