Вячеслав Козляков - Марина Мнишек Страница 36

Однако свадебные торжества в такой великий церковный праздник многими были восприняты как кощунство. «В этот день ни за что на свете нельзя было играть свадьбу», – передавал мнение москвичей голландец Исаак Масса[127]. О том, что смущало жителей столицы, можно судить по исторической песне «Григорий Отрепьев»:

Его свадьба была не в указной день: Его свадьба была не в указной день:Да на вешний праздник Миколин деньДа бояра-ты пошли ко заутрени,Да Гришка с Маришкой в баину пошол;Да бояра-ты идут от заутрени,Да и Гришка с Маришкой из баины иде … [128]

В этот день царь Дмитрий Иванович принимал своего тестя и его друзей. Ссора с послом Николаем Олесницким, начавшаяся с прения о титулах накануне свадебных торжеств, продолжилась и на следующий день. На этот раз представитель Речи Посполитой потребовал себе такого же положения за царским столом, какое было у посла Афанасия Власьева во время обручения Марины Мнишек в Кракове. Тогда король Сигизмунд III, присутствовавший в качестве гостя в доме сандомирского воеводы Юрия Мнишка, пригласил за свой стол московского посла. Николай Олесницкий, исполнявший не последнюю роль в краковском обряде обручения и хорошо помнивший его детали, требовал теперь, чтобы его посадили за царский стол в Столовой палате в Кремле. О том же накануне просил и сандомирский воевода Юрий Мнишек. Однако его уговоры не помогли, и царь остался непреклонен. Тогда не только посол, посчитавший, что тем самым выказана неблагодарность по отношению к королю, но и сандомирский воевода отказались принимать участие в праздничном обеде. Все, на что согласился Юрий Мнишек, так это проводить царя Дмитрия Ивановича и свою дочь царицу Марию Юрьевну до дверей Столовой палаты. И это в первый день замужества дочери!

Между тем царь сменил свой русский костюм на любимый гусарский. Также и царица, по свидетельству Конрада Буссова, вернула себе привилегию носить польское платье: «На следующий день, 9 мая, Димитрий приказал принести своей царице новые польские платья с просьбой, чтобы она надела и носила их из уважения к нему, поскольку вчера был день русских вельмож и он хотел угодить всей стране, а сегодняшний и последующие дни будут принадлежать ему. Он будет царствовать и поступать, как ему будет угодно, а не так, как хотят его московиты. С того дня царица одевалась по-польски» [129].

С первого же дня царствования Марины Мнишек ее супруг делал все, чтобы угодить ей. А в это время ее интересы были принесены в жертву политическим расчетам. И кем? Ее родным отцом и послом, представлявшим милую родину! Не случайно автор «Дневника Марины Мнишек», присутствовавший на обеде 9 мая, записал, что на нем «не было никаких выдумок» [130]. Это и понятно. Вся фантазия царя Дмитрия Ивановича была направлена теперь на то, чтобы вернуть посла Николая Олесницкого, не доводя дело до разрыва. Марина, видимо, мало чем могла ему помочь в этом. Атмосфера, не подобающая свадьбе, не укрылась от глаз наблюдателей. Исаак Масса записывал: «Все шло на ней так скучно и угрюмо, что можно было диву даться» [131].

За обедом царь и царица сидели каждый на своем троне (у царицы Марии Юрьевны он был чуть поменьше). Рядом с Дмитрием находились рынды и мечник, царица сидела в окружении жены хорунжего Сигизмунда Тарло (родственника ее матери) и «одной московской княгини». В «Дневнике Марины Мнишек» она названа «княженкой Коширской». Долгое время считалось, что это искажение текста, ибо такого княжеского рода в России не было. Но, оказывается, речь шла о племяннице Марины Мнишек – княжне Анне Сангушко из литовского рода князей Коширских; она приехала в Москву со своим отчимом Станиславом Мнишком. «Царевич» Дмитрий был знаком в Речи Посполитой с ее матерью княжной Софией Головчинской (по первому мужу – Сангушко), умершей в год его вступления на престол. И теперь этой девочке оказывались те почести, которые должна была иметь ее мать, как жена царского шурина [132]. На обеде присутствовали члены Боярской думы («сенаторы московские»), другие царские слуги, а также родственники и друзья сандомирского воеводы, но, увы, не сам отец царицы. И хотя была приготовлена богатая золотая утварь, чтобы служить гостям за столами, хотя царь принял во дворце «панов приближенных», чтобы наслаждаться вместе с ними музыкой, «но не радостным было то веселье в пятницу» [133]. Воевода Юрий Мнишек сделал попытку к примирению, придя к царю Дмитрию Ивановичу в покои по окончании обеда, но царская обида не прошла.

Зато остальные участники свадебных торжеств, приехавшие из Речи Посполитой, пировали в этот день вовсю, и даже слишком. Позднее Конрад Буссов справедливо определит причины сгущавшегося в столице недовольства «царем»: «Поляки на радостях так перепились, что при разъезде, направляясь на свои квартиры, сильно бесчинствовали. Они порубили и поранили саблями московитов, встретившихся им на улице. Жен знатных князей и бояр они повытаскивали насильно из карет и вдоволь поиздевались над ними, что русские молча запоминали, думая свою думу» [134].

10 (20) мая царица Мария Юрьевна принимала духовенство во главе с патриархом Игнатием. Ей подарили щедрые подарки: «рысьи меха, соболей, бокалы, парчу». Вскоре многие из церковных иерархов будут анафемствовать «Ростригу», посадившего на царство не крещенную в православие девку «люторские веры», и забудут, как сами приветствовали свою «императрицу».

Впрочем, иноземное платье Марины Мнишек и тогда сильно не понравилось им. «В следующее воскресение (по другим свидетельствам, в субботу. – В. К.) патриарх, архиереи, архимандриты и игумены и мы, – писал архиепископ Арсений Елассонский, – пошли во дворец с многочисленными подарками царю и царице, состоящими из сребровызолоченных икон, бархатов золототканых, сребровызолоченных кубков, рытых бархатов и соболей. Мы пришли во дворец, когда там уже ожидали весьма многие знатные бояре и другие лица, пришедшие со многими дарами и желающие преподнести их царю и царице. Вошедши в золотую палату вслед за архиереями, патриарх сначала благословил царя и царицу, сидящих на царских богатых тронах, и сел справа близ царя на малом троне, хорошо убранном. Поднявшись, патриарх поднес царю все подарки, предварительно и потом благословивши его; равным образом он поднес подарки и царице, благословив ее. Точно также благословили царя и царицу все архиереи и вручили подарки, а архимандриты и игумены поднесли дары царю и царице, поклонившись. Итак, не показалось приятным патриарху, архиереям, боярам и всему народу, видевшим царицу, одетую в неизвестную и иноземную одежду, имеющую на себе польское платье, а не русское, как это было принято в царском чине и как это делали цари прежде него. Все это весьма сильно [всех] опечалило. Это послужило причиною и поводом ко многим бедствиям, к погибели царя и всего народа обеих национальностей, русских и поляков» [135].