Сергей Скрипаль - Контингент (Книга 1, Афган) Страница 36

Снится Пашке, что сидит он на большом бревне в березовой роще неподалеку от халимовой лачуги. Вокруг березы длинные, тонкие, чистые такие, только макушки у них корчатся в прозрачном солнечном пламени. Ветки низко свисают, под легким ветерком траву метут. Небо голубое-голубое, совсем прозрачные облака пролетают, а может, это и дым от березок. Покрутил головой Пашка. Вроде бы все хорошо вокруг, но что-то тревожит, не дает расслабиться, отдохнуть. Увидел Пашка, как на полянку выходят люди и рассаживаются в круг, на Пашку внимания не обращают. Присмотрелся внимательнее Пашка и видит, что сидят перед ним те, кого он хорошо знал в Афгане. Только вот погибли они давно. Вот прапорщик Белов бутылку водки открывает. Голова и грудь у него в кровище, не засохшей, а свежей, даже капли стекают на руки и в стакан, который держит капитан Вощанюк. Пашка узнал капитана по разорванному телу, половины которого как-то неловко сидели друг на друге. И всех остальных узнал Пашка. Стыдно вдруг стало Пашке, что сидит он вот тут, вроде как предал всех, ушел от них, да и теперь сидит, прячется, не предупреждает, что пожар скоро может быть, вон уже и середина березок чернеет. Встал Пашка с бревна и не может шагу шагнуть, не знает, как его примут. Посмотрел на него прапорщик Белов мертвыми глазами, кивнул головой:

- Ладно, Пашка, чего там, иди, садись с нами. Все равно скоро с нами будешь...

Страшно стало Пашке, шагнул он было к кругу, дернулся всем телом и проснулся. Понял Пашка - быть ему убитому. Встряхнулся Пашка, попытался отогнать от себя неприятное сновидение. Припал к ручью, напился холодной воды и побрел дальше. Странно, чувство вины, что испытывал во сне, ушло совсем. Постепенно уходил страх перед смертью, хотя знал Пашка, что она близка, близка и неизбежна.

Вскоре Пашка нащупал в стене ответвление и пошел по нему. Забрезжил впереди рассеянный свет, и Пашка вышел к узкой трещине, за которой были видны все те же горы. Пашка протиснулся сквозь нее, сняв с себя мешок и бронежилет. Автомат держал стволом перед собой. Выглянул Пашка наружу. Все спокойно. Потянулся за своими вещами назад в щель и вдруг почувствовал, как на его шее оказалась веревочная петля. Не растерялся Пашка, быстро просунул руку под веревку, перевернулся на спину. Спасибо выучке Рахимбобоева. Зрачком автомата уже нащупал Пашка врага, который натягивал на себя, тянул веревку. Пашка увидел, что перед ним пацаны, еще совсем дети, вооруженные только кинжалами. Хотел было остановить убийцу, но опять-таки рахимбобоевская тренировка сказалась, уже летели пули, ломая пацанов пополам. Пашка снял с шеи веревку и в отчаянии отбросил от себя автомат. Ведь не хотел же, не хотел больше убивать. Надо было бросить оружие в кяризе. Сейчас бы сдался мальчишкам, а теперь...

Пашка даже не стал подходить к убитым, побрел уныло в долину.

Ночью, когда подходил Пашка к какому-то кишлаку, его остановил громкий окрик: "Дриш! Стой!" Пашка, устало сгорбив спину, остановился. Удар по голове опрокинул его на дорогу.

Пришел в себя Пашка рано утром. Тягучий голос муллы звал людей к намазу. Пашка попробовал встать, но туго скрученные веревкой руки и ноги только запульсировали отечной болью. Рядом с собой Пашка увидел глиняную миску, наполненную водой. Он подполз к ней и, ткнувшись лицом в посудину, по-собачьи начал лакать. Потом Пашка пополз к двери, сквозь щели он увидел только часть глинобитного дувала и ветку дерева, толстую и корявую. К дереву подошел мужик, одной рукой он легко тащил на веревке упирающегося барана. Перекинул веревку через ветку у самого ствола, одним рывком вздернул животное вверх и широченным ножом полоснул его по горлу. Баран захрипел, задергался ногами. Струи крови хлынули вниз, сразу же жадно впитывались пересохшей землей. Пашку стошнило, но все же он продолжал смотреть. Мужик ловко отсек голову барана и стал сдирать с него шкуру, выворачивая ее наружу. Потом вспорол брюхо и вынул лоснящуюся плевой требуху. Над головой уже пиршествовали собаки, злобно рыча и отгоняя друг друга. В эту хрипящую свору мужик швырнул и требуху. Собаки взвыли и кинулись раздирать ее, роняя куски в пыль и отдирая новые, кося по сторонам красными, злющими глазами. Через несколько минут все было закончено. Собаки сидели и облизывались длинными алыми языками, поглядывали на тушу, высоко вздернутую человеком. С туши стекала каплями кровь, и собаки, увидев, что человек скрылся, кинулись под дерево слизывать кровавую пыль. Самая смелая подпрыгивала вверх, пытаясь зубами впиться в манящее мясо, но только бессильно щелкала клыками и повизгивала от ярости. Ее примеру последовали и другие собаки. Опять началась свара, но теперь уже более жестокая, с дракой, с ревом, с клоками вырванной шерсти и кровавыми ранами. Пашка, не отрываясь, следил за происходящим, все это что-то сильно напоминало ему. Но что?! Внезапно драка прекратилась, собаки кинулись в разные стороны без оглядки, вскидывая высоко вверх тощие зады, прижав хвосты к животам и поскуливая. Кто-то невидимый для Пашки, что-то крикнул собакам и швырнул в них камень. И тут Пашка вспомнил, что это ему напомнило. Когда-то, сто лет назад, а вернее, в первые полгода службы, Пашка был в рейде под Газни. В самом городе они с ребятами наткнулись на опиумокурильню. Зашли туда, заплатили и предались цивилизованному курению опиума, через всяческие хитроумные приспособления. Кто-то из солдат заметил полуобнаженную женщину, стоящую у входа в комнатку. Оська сразу сообразил, кто она и почему стоит в таком вызывающем виде, он сразу бросился к ней. Дорогу ему преградил толстяк-хозяин, показывая пальцами, что за все надо платить. Оська сунул ему в руку пачку "афошек" и скаканул к женщине, вталкивая ее в многообещающий полумрак комнатки. Остальные кинулись следом за Оськой, опрокинув растерявшегося хозяина. Пашка пошел за ними. В комнате он увидел сопевшего на женщине Оську и споривших между собою солдат- никак не могущих установить очередь. Дело уже доходило до драки, когда сзади раздался окрик:

- Всем назад, выходи строиться!

Это был советский патруль, который вызвал хозяин...

Пашку вывели из лачуги. Он зажмурился от яркого света и шатнулся назад. Его чувствительно саданули под ребра стволами винтовок два сопровождающих. Повели Пашку в центр кишлака, где уже собирались люди. Неторопливо шагали седобородые старики, опираясь на палки, семенили женщины, разглядывая путь сквозь густую сетку паранджи, бежали дети визжа и крича, взмучивая пыль улицы босыми ногами. Пашку привязали веревками к дереву. Взрослые стояли в тени дувалов, не обращая внимания на пленного шурави. Пацанята тут же воспользовались этим, и в Пашку полетели камни, больно обдирая его ноги. Один угодил Пашке прямо в глаз, рассек кожу, и кровь потянулась по его лицу первыми струйками. Увернуться от камней не было никакой возможности. Пашка только зажмурил глаза, чтобы их не выбили. Установилась тишина. Пашка открыл заплывшие глаза. Спиной к нему стоял вооруженный человек, опоясанный крест-накрест ремнями, он что-то говорил жестким, хрипло-гортанным голосом. Все внимательно слушали его и только согласно кивали головами. Даже детишки посерьезнели и с восхищением следили за скупыми жестами говорящего человека. Пашка мучительно пытался поймать, уловить знакомые слова, чтобы расшифровать смысл сказанного, хотя и так было понятно, что говорят о нем, и что ничего хорошего это ему не сулит.