Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори Страница 36

«Как же я хочу туда», — билась в голове пронзительная мысль. «Как же я хочу быть с моими детьми», — вихрем вертелась вторая. «Как же я хочу счастья и здесь, и в будущем», — сливались они в безумном хоре.

Я поняла тогда, что моя жизнь теряет всякий смысл. Если мои дети — это именно то, чего хочет книга, это означает, что я скорее убью себя, нежели на это пойду. Я уже готова была отказаться от мечты. «В конце концов, может быть, все это лишь привиделось мне? Может быть видения — это пустые сны? Может, я сама нарисовала кресты и гравюры на нескольких листах и убедила себя в том, что мне послала все это некая высшая сила? Может быть, не дракон вселяется в меня, а падучая бьет мое тело, наливает руки силой, наполняет мысли видениями, где я вижу себя драконом?» — так размышляла я тогда.

Если это так, — решила я, — тогда я готова все забыть, как забывают случайную встречу на королевском приеме, готова посвятить остаток жизни моим детям. Они приносят мне столько счастья, что этого мне будет довольно. Подарив им жизнь, вкусив вместе с ними счастье этого мира, я умру счастливой.

А что, если это не так? Если, увидев детей, я разорву их, как тряпичные куклы? Тогда не надо мне никакой мечты, никакого будущего. Я никогда не прощу себя. Я не готова платить такую цену. Жизнь моих детей стократ дороже, чем самая прекрасная мечта. И если я убью хотя бы одного из них, тогда я собственными руками вырву свое сердце из груди и брошу его на съедение лесным волкам.

Оставался и еще один выход. Я поняла, что он есть, когда уже совсем отчаялась. Я не думала ни о чем, кроме детей. Я так любила их, что каждая моя мысль сама собой переходила на них, будь то мысль, светлая, как ясное небо, или черная, как обгоревшие кости.

Я поняла, что мне надо точно узнать, что нужно этой адской книге. И если это окажутся не мои дети, кто бы это ни был, я дам ей то, чего она хочет. Тогда я смогу прожить годы, отведенные мне здесь, с моими детьми и любимым мужем, а когда пробьет мой смертный час, уйду в прекрасную мечту, где меня ждет неземная любовь.

Я знаю, что мои дети достойны самой лучшей жизни, самого лучшего будущего, которое только может быть у смертного человека. Один единственный волос с головы моего ребенка не стоит тысячи крестьянских жизней. Эти люди, крестьяне, они, в сущности, мертвы с рождения. Нельзя назвать жизнью их вечную нужду, их рабский труд, не имеющий для них особенного смысла. Они ведь скорее животные, а не люди. А мои дети — это совсем другие существа. Отнять у них жизнь, в обмен на любые чудеса — значит совершить преступление, которому нет и не может быть ни прощения, ни оправдания.

Если же книга, действительно, хочет их жизни, если я смогу найти этому подтверждение, не прибегая к убийству одного из них, тогда мне незачем больше жить. Тогда я попрошу у Илоны мое прощальное письмо и кинжал, и прекращу мои страдания раз и навсегда.

Глава 14. Янош: «За что меня хотят казнить? Ведь я ни в чем не виноват!»

Не знаю я — кого, чего ищу,

Не разберу, чем мысли тайно полны;

Но что-то есть, о чем везде грущу,

Но снов, но слез, но дум, желаний полны

Текут, кипят в болезненной груди,

И цели я не вижу впереди.

Янош Ужвари — один из слуг графини Элизабет Батори, которого арестовали при ее аресте. Одной из его задач было — искать и доставлять графине новых служанок.

Я уже и не помню точно всего. Все в голове перемешалось, будто и не со мной было. И не объяснит мне никто, за что меня арестовали и заковали в кандалы. Говорят мне: «Тебя, Янош, подозревают в убийствах и в колдовстве». А какой из меня убийца да колдун? Разве то, что я уродцем уродился, дает им право во всех грехах меня обвинять? Не понимаю я ничего.

Служил я у графини Батори, это правда. Ведь меня еще ребенком в замок взяли. Я, конечно, помнить не могу, но, говорят, что родители меня где-то на дороге бросили умирать. Кому я нужен — скрюченный, горбун. Родители меня бросили, а кто-то подобрал и в замок отнес. Ведь все, что во владениях господ находят — все им принадлежит.

Поначалу я вроде шута был, веселил народ, хотя сам злился, конечно. Горько мне было, что каждая собака норовит на меня тявкнуть, да недостатком моим попрекнуть. Ну да что оставалось делать? Графиня меня к себе приблизила, грамоте обучила. И латынь я знаю. У графини книг — целая комната, так я читал то, что она позволяла. Книг десять, а может и десятка два, я прочитал.

Пока муж графини, Ференц, жив был, жилось мне, да и другим, спокойно. Хотя, помню, наказывала она служанок за недомытые полы или мятую скатерть, которую погладить надо было, но где не наказывают? Мужчин, впрочем, она не трогала. Не могу сказать, может кому от нее и доставалась, конюхам там, или стражникам, мне, по крайней мере, не доводилось этого видеть. Хотя какой я мужчина? Так, обрубок, недомерок, шут гороховый. Я из-за своей внешности проклятой и к девушкам долго подходить не решался. Засмеют. А мне это хуже плети, когда вижу в глазах отвращение, и когда за спиной хихикают.

Когда граф Ференц умер, скончался от ран, полученных в боях, графиня осталась одна полновластной хозяйкой. Не могу себе представить ее богатства, но кажется, было у нее много замков, говорили, ей половина Венгрии принадлежит. Мне кажется, что когда ее муж был жив, она больше детьми и семьей занималась, ведь хоть он и постоянно на войне пропадал, все же мужская рука в хозяйстве чувствовалась.

Было как-то, не помню точно когда, но еще ее супруг был жив… А может это так, болтают… Говорили, что убила она нескольких служанок за непослушание. Одна, вроде бы, швеей была, так подгоняла платье графине и уколола ее случайно булавкой. А графиня в тот день, кажется, не в духе была. Графиня, чем под руку попалось, и отходила эту швею. Слуги болтали, я сам не видел. Еще, говорят, графиня если разозлится, то хоть святых выноси. Она как не в себе делается.

В тот раз графине под руку утюг попался. А вы же знаете, какие у нас утюги? Таким лошадь можно убить. Служанка та, что графиню уколола, на полу сидела, да над подолом ее платья трудилась. А утюг на жаровне стоял, так графиня схватила его обеими руками и швею по голове. Утюг разогретый был, служанка аж задымилась. А графиня остановиться не может, так швею и сожгла. Ту служанку, вроде, даже священник хоронить отказывался. «Убийство, пытки, — говорит. — Сначала к властям, а потом уже хоронить». Да какая тут власть кроме графини? Ему еще и заплатили, он и поутих. После того случая кормилица детей графини, Илона, рассказывала, что был у графини с мужем разговор.