Евгений Адлер - Земля и небо. Записки авиаконструктора Страница 36

Негармоничность его исключительно вялой путевой устойчивости с избыточной поперечной для всех стала очевидной. В болтанку, завалившись в крен, самолет крайне неохотно реагировал на действие элеронами, но энергично изменял кренение даже при незначительном отклонении руля поворота.

Недостаточный запас продольной устойчивости, особенно при наборе высоты при полной нагрузке, которую на практике обычно безбожно превышали, был чреват срывом в штопор, что и происходило при невнимательном или неумелом пилотировании. Поведение самолета после срыва в штопор профессионально никем и никогда не исследовалось. Никаких рекомендаций на этот случай не существовало.

Особенно вредной оказалась крылатая фраза Шиянова, что «самолет проще У-2».

При расследовании обстоятельств катастроф картина получалась такой. Обычно за штурвалом оказывался желторотый младший лейтенант, неспособный отстоять правила загрузки самолета от наседавших на него полковников и генералов, которые битком набивались в кабину, еще загромождая ее личными вещами. Стараясь побыстрее отойти от земли, пилот не замечал потери скорости и неожиданно оказывался в штопоре, из которого, не имея навыков управления двумя моторами в такой ситуации, не мог правильно выбраться.

В этот критический момент для судьбы Як-6 появился еще один двухмоторный деревянный самолет с такими же моторами, конструкции новоиспеченного главного конструктора А. Я. Щербакова. Он рекламировал большую грузоподъемность своего Ще-2, который был тихоходнее и тяжелее, но за ним еще не тянулся, как за Як-6, хвост катастроф. Оценив ситуацию, Яковлев сам открыл Ще-2 зеленую улицу, согласившись тихо снять с производства Як-6 в Чкалове и запустить там Ще-2. Правда, сделал это скрепя сердце, предварительно отозвав Синицына и весь состав ленинградского КБ в Москву, дабы не оказывать Щербакову квалифицированной помощи.

Про Ще-2 было сложено шуточное стихотворение:

Нос Ли-2,Хвост Пе-2,Моторы У-2,Летит едва!

Разрекламированная Щербаковым большая, чем у Як-6, грузоподъемность оказалась дутой, поскольку конструкция Ще-2 была очень перетяжелена и с заявленной нагрузкой самолет взлетал очень тяжело. Мне лично уже после окончания войны довелось быть невольным свидетелем одной катастрофы. Заслышав визгливый шум авиамотора, работавшего на предельных оборотах, я вышел на балкон своего дома как раз в тот момент, когда с Центрального аэродрома взлетал Ще-2. Один из его моторов отказал на взлете, зато другой работал на пределе своих возможностей, стараясь перетянуть самолет через высоковольтную ЛЭП, тогда еще пересекавшую Ленинградское шоссе. Хотя это и удалось, но ценой потери скорости. Самолет, скрывшись за углом нашего дома, рухнул, погубив не только свой экипаж, но и выходившего из парикмахерской боевого полковника, уцелевшего на войне.

Смирившись с известием о снятии Як-6 с производства, я все же недоумевал, как мог такой высококвалифицированный летчик, как Шиянов, пусть всего за один полет, не заметить грубых промахов, заложенных в конструкцию самолета изначально.

При случае я спросил его:

— Юра, как ты мог так серьезно ошибиться в летной оценке Як-6. Еще Болотов мог бы не обратить внимание на его серьезные недостатки, но ты… просто уму непостижимо, как ты мог пропустить такое.

— Понимаешь, я, конечно, заметил несуразности, но тогда, в той обстановке, о них говорить было просто неуместно, попросту нельзя. Я и поддержал тогда вашу фирму.

— Ну, в то время ты, пожалуй, поступил правильно, но потом-то можно было вернуться к этим вопросам.

— Я и возвращался. При встрече я потом говорил Александру Сергеевичу, что нужно было бы поподробнее исследовать Як-6 в нашем Институте, но он не придал моим словам должного значения.

По окончании войны в стране продолжала ощущаться острая нужда в простом и дешевом воздушном транспорте местного значения. Откликаясь на это, Яковлев вспомнил о Як-6 и при активном участии неизменного Шехтера, спроектировал пассажирский самолет Як-8 как его логическое развитие. Крыло, шасси и оперение почти целиком пошли с Як-6, а фюзеляж и винтомоторная группа обновились.

Постройку первого экземпляра поручили Синицыну, второго — мне.

Як-8

Угловатые формы фюзеляжей в духе военного времени уступили место округлым, салон был расширен и удлинен, в нем установили восемь мягких удобных кресел, вместо верхнего лаза фонаря для экипажа и пассажиров была прорублена нормальная боковая дверь и устроены возле каждого пассажирского кресла иллюминаторы округленной формы. Форсированные моторы 140 л.с. М-11Ф, модифицированные из М-11 (110 л.с.), снабдили индивидуальными обтекателями каждого цилиндра и металлическими винтами с изменяемым в полете шагом лопастей. Приятная внутренняя и внешняя отделка придавали самолету привлекательный вид. Вертикальное оперение несколько изменили, увеличив его площадь и слегка изменив форму обводов.

Добротность основательного Синицына передалась его детищу, но тяжеловесность некоторых элементов конструкции которого бросалась в глаза. Заспорив по этому поводу с фанатичным поклонником Синицына Стасевичем, его старым знакомым, я похвалился, что смогу дублер облегчить на четверть тонны без ущерба для прочности конструкции.

Пари, всего три бутылки пива, я выиграл, когда Як-8-II был поставлен на весы.

Второй курьезный случай произошел в ГК НИИ ВВС в конце госиспытаний. На обычный вопрос Яковлева: «Как дела?», я ответил:

— Нормально. Уже пишут отчет с заключением «самолет прошел госиспытания удовлетворительно и может быть рекомендован для серийного производства».

— А много ли замечаний?

— Всего одиннадцать пунктов, да и те пустяковые, их, при желании, можно было бы за сутки устранить.

— Вот вы и устраните. Чтобы акт был чистым.

— Вам ничего сказать нельзя, вы сразу ловите на слове.

— А вы не бросайтесь словами.

— Я бы взялся устранить за сутки, но нужны некоторые предварительные подготовительные проработки на заводе.

— Даю вам два дня на подготовку. Затем едете в НИИ и за сутки устраните замечания. Идите сейчас к Машею и Ястребову и от моего имени передайте им, чтобы вам было оказано необходимое содействие. Все.

Когда на третий день мы ехали мимо Беговой улицы ранним-ранним холодным осенним утром, по крыше кабины шофера, в которой сидел и я, сильно застучали.

— Вы чего? — спрашиваю я, когда мы остановились.

— Здесь рядом живет Ильин. Он плохо оделся. Хочет сбегать домой, захватить куртку, а то что-то свежо.