Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I Страница 36

— Слушайте, какъ надо этотъ чудный романсъ пѣть!...

Сѣла и подъ собственный аккомпаниментъ вновь запѣла... и какъ запѣла! Я стоялъ, какъ очарованный.

Мѣсяцъ спустя рѣчь у насъ съ ней зашла о разучиваніи партіи Валентина въ Фаустѣ и выходѣ моемъ на ея ученическомъ представленіи, но самъ я чувствовалъ себя сильно не по себѣ. Подражательная система мнѣ видимо не удавалась, голосомъ своимъ я былъ недоволенъ, и ко всему, появилась легкая сипота и замѣтная усталость голосовыхъ связокъ. Дарья Михайловна все время сильно тянула мой голосъ въ верхній регистръ. Очевидно я сталъ переутомляться.

Одновременно, мама слышала отъ многихъ лицъ неодобрительные отзывы о системѣ Леоновой, какъ очень опасной для цѣлости голоса. Я рѣшилъ во избѣжаніе окончательнаго „срыва” отдохнуть, и въ это время судьба столкнула насъ съ мамой съ. семьей Кашперовыхъ.

Вскорѣ я былъ представленъ старику, Владиміру Никитичу, извѣстному музыканту и композитору, другу Глинки, занимавшемуся долгое время въ Италіи, а затѣмъ у себя въ Россіи обученіемъ пѣнію по всѣмъ правиламъ старой классической итальянской школы.

Владиміръ Никитичъ былъ женатъ на Адели Николаевнѣ, урожденной Бекетовой. Оба они принадлежали къ стариннымъ дворянскимъ фамиліямъ исконныхъ помѣщиковъ Симбирской губерніи, Сызранскаго уѣзда. Ко времени нашего знакомства Кашперовы были въ преклонныхъ годахъ и имѣли многочисленную семью, состоявшую изъ трехъ сыновей и четырехъ дочерей.

Вся семья была чрезвычайно музыкальна. Всѣ они или пѣли или играли, болѣе же всего музыкальныя способности выявлялись у Елизаветы и незабвеннаго моего друга Александра, безвременно въ молодыхъ годахъ скончавшагося отъ скоротечной чахотки.

Не могу не сказать о немъ нѣсколько словъ въ своихъ воспоминаніяхъ — слишкомъ я его любилъ, слишкомъ это была удивительно одаренная артистически-музыкальная натура. Начать съ того, что онъ, несмотря на свой юный возрастъ, обладалъ исключительнымъ по красотѣ своего тембра. и широтѣ діапазона басомъ (то, что называется basso cantanto). Онъ способенъ былъ положительно очаровывать всѣхъ своимъ неподражаемымъ mezza-voce.

Вернувшись въ 1888 году послѣ каникулъ осенью въ Москву, я пошелъ къ Владиміру Никитичу для пробы голоса въ надеждѣ, что онъ возьметъ меня въ свои ученики. Въ этомъ отношеніи онъ былъ разборчивѣе других и не всякаго принималъ.

Въ общемъ, Кашперовъ былъ старикъ еще бодрый, энергичный, въ музыкально-педагогической области — темпераментный и своенравный. Требованія у него къ своимъ ученикамъ были опредѣленныя и суровыя. Для сохраненія свѣжести и силы голоса онъ заставлялъ ихъ строго соблюдать неукоснительный режимъ и правильный образъ жизни. Въ этомъ отношеніи онъ былъ неумолимъ и вѣренъ старо-итальянской школѣ и традиціямъ.

Въ музыкальномъ и, въ частности, въ пѣвческомъ мірѣ Владиміръ Никитичъ имѣлъ обширныя знакомства. Почти всѣ гастролировавшія знаменитости посѣщали Кашперовскій домъ — кто по старой дружбѣ, кто по памяти объ его прошлой выдающейся музыкальной дѣятельности. За нѣсколько лѣтъ частыхъ моихъ посѣщеній семьи Кашперовыхъ, со многими изъ нихъ мнѣ пришлось въ ихъ домѣ сталкиваться и знакомиться.

За два года моих занятій у Владиміра Никитича, я сердечно привязался къ оригинальному, но милому старику, который, со своей стороны, проявлялъ ко мнѣ чисто-родственную ласку и рѣдкое вниманіе, видимо задавшись цѣлью сдѣлать изъ меня будущаго опернаго пѣвца.

Благодаря подобному отношенію ко мнѣ моего учителя, за 3½ года моего у него обученія я, какъ бы на всю свою жизнь наслушался лучшей музыки и научился отъ моего умнаго и разборчиваго наставника многому въ смыслѣ распознаванія въ мірѣ звуковъ подлинной красоты.

Послѣдній годъ я проходилъ попутно у него начала контрапункта и теоріи музыки.

Кашперовскій методъ преподаванія заключался прежде всего въ развитіи діафрагмы, какъ основы звукового начальнаго толчка и дальнѣйшей его базы, благодаря чему достигалась установка т. н. „грудного” голоса, въ отличіе отъ „горлового” сдавленнаго, непрочнаго пѣнія. Въ непосредственной связи съ этимъ обращалось серьезное вниманіе на развитіе дыханія, экономію голосовыхъ связокъ и правильное держаніе внутренней полости рта.

Помощь Кашперовъ приносилъ своими совѣтами всѣмъ намъ огромную и очевидную. Дѣло говорило само за себя... Въ какой-нибудь одинъ годъ нельзя было узнать моего первоначальнаго ученическаго голоса — настолько онъ улучшился въ смыслѣ мощи и полноты звука, а про здоровье организма и говорить нечего. Въ этомъ отношеніи лично про себя я долженъ сказать, что за два года работы у Владиміра Никитича грудная клѣтка и общее состояніе моего организма окрѣпли удивительно. Это было достигнуто ежедневными упражненіями для развитія правильнаго дыханія и соблюденіемъ нормальнаго жизненнаго режима. Силу голоса и дыханія онъ довелъ у меня до степени совершенно достаточной, чтобы думать даже о сценѣ, на что старикъ серьезно меня наталкивалъ. Я успѣлъ пройти у него не мало оперныхъ партій, включая Риголетто. Для ихъ исполненія я попутно изучалъ итальянскій языкъ у почтенной супруги Владиміра Никитича, милой, умной и добрѣйшей Адели Николаевны.

Изучая пѣніе, я все же не охладѣвалъ къ драматическому искусству и продолжалъ довольно часто выступать въ любительскихъ спектакляхъ. Вспоминается мнѣ, какъ въ томъ же Кашперовскомъ домѣ Ипполитъ Васильевичъ Шпажинскій неоднократно смущалъ мой покой, уговаривая отдаться цѣликомъ драмѣ и рисуя мнѣ блестящія перспективы, чуть ли не приглашеніе дирекціей Малаго театра на роли первыхъ любовниковъ. Все это говорилось и дѣлалось за спиной милѣйшаго моего маэстро и опекуна по пѣнію — спаси Богъ, если бы онъ это узналъ! Совмѣстно съ Шпажинскимъ въ заговорѣ была Екатерина Владиміровна, которая одно время меня даже брала съ собой въ гастрольную труппу при поѣздкахъ въ ближайшую отъ Москвы провинцію (Коломну и др.), гдѣ я игралъ подъ псевдонимомъ „Вомуанъ” (обратное произношеніе нашей фамиліи).

Знакомство съ семьей Кашперовыхъ, занятія пѣніемъ и частыя посѣщенія этого маленькаго музыкальнаго центра въ Николо-Песковскомъ переулкѣ, въ общемъ итогѣ, имѣло въ моемъ студенческомъ бытьѣ огромное и самое благотворное вліяніе, рѣшительнымъ образомъ направивъ всю мою жизнь и досуги въ русло благородныхъ, положительныхъ увлеченій, способствовавшихъ здоровому развитію тѣла и духа.

Сами условія моихъ занятій у Кашперова были обставлены требовательнымъ старикомъ такъ, что приходилось строго держаться правильнаго образа жизни и стараться не выходить изъ рамокъ дозволеннаго.

Между тѣмъ, до этого, въ бытность мою на первомъ курсѣ, мы, симбирская молодежь, только что скинувшая съ себя гимназическіе мундиры и почувствовавшая себя вольными студентами, невольно изо-дня въ день втягивались въ водоворотъ праздной, легкомысленной уличной жизни шумнаго, большого города со всѣми его соблазнами.