Александр Таланов - Нансен Страница 36

Положение было почти безнадежным, однако Нансен не терял присутствия духа и как мог старался поддержать настроение своих товарищей.

— Вот осталось всего три длины шлюпки… две с половиной… еще минута, две, и мы спасены! Ну, братцы, теперь еще два-три сильных гребка и — конец!

Проходили минуты, гребцы делали бешеные взмахи веслами, но шлюпка все не добиралась до спасительного буя.

— Ну, нажмем еще немножко! — слышался ободряющий голос. — Ну же, ну! Идет дело хорошо! Уже мы близко… Не сдаваться! Держись! Ну, подналягте!

Слова ободрения имели успех — гребцы, хотя и были в совершенном изнеможении, приналегли на весла и, наконец, послышалось радостное:

— Готово, поймали!..

Вздох облегчения пронесся в шлюпке. Люди уже улыбались, когда снова послышалось:

— Шевелите, шевелите веслами, иначе буксир лопнет. Подгребайте, ребята!

То было безмерное испытание физических и моральных сил. Сохранилась запись Нансена, сделанная после всего пережитого в тот день. Поражает, сколько в этих простых строчках тепла и глубокого чувства.

"Живешь воспоминаниями. Когда я вижу сны, никогда мне не снится Ледовитое море; я вижу во сне только родину: иногда детство, иногда свой дом и ее, ту, которая стоит там и дает смысл всем переживаниям и всем мечтам. Нет, надо спать, спать. Это так необходимо. Я закрываю глаза и стараюсь ни о чем не думать, пытаюсь погрузиться в сон, но из тумана снова всплывают скалистый мыс, и мостки с легкой лодкой на привязи, и плоский берег, и сосны. А между деревьями она в светлом платье; большая соломенная шляпа защищает лицо от солнца; она заложила руки за спину и смотрит с грустной улыбкой на ярко-синее море. Потом поворачивается и подымается по откосу к дому. Большой черный пес, подняв голову, смотрит на нее преданным взглядом и идет за ней; она ласково треплет его по голове, наклоняется, что-то говорит ему. А навстречу кто-то идет из дому со смеющимся ребенком на руках. Она протягивает руки к малютке, подкидывает ее высоко кверху, и малютка радостно вскрикивает и хлопает в ладоши… Там жизнь, там родной дом и семья…"

Надо было иметь очень большое и чуткое сердце, чтобы так совмещать впечатления повседневности и нежнейшие воспоминания, скорее похожие на мечту.

…Дни сливались в недели. «Фрам» упорно пробивался дальше и дальше на восток вдоль берегов Сибири. У Таймыра встретились острова, не указанные ни на каких картах. В честь первооткрывателя Северного морского пути Нансен назвал их островами Норденшельда. А одна, дотоле неведомая, бухта получила имя Колина Арчера — строителя "Фрама".

Настал час, когда из дозорной бочки Нансен увидел, что льды вдруг отступили и чистая вода простирается далеко от берега. Редкая возможность продвинуться к северу! Но дул угрожающий шквалистый ветер. Благоразумный Свердруп высказался за то, чтобы переждать ветер на месте. Начальник экспедиции на этот раз решительно не согласился с капитаном: приказал немедленно поднять все паруса и развести пары до предела.

— Нужно победить мыс Челюскина! — сказал он.

Никогда «Фрам» еще не шел таким быстрым ходом — корабль как будто понимал, в чем дело. Через некоторое время в подзорную трубу уже различались горы неподалеку от мыса Челюскина.

Стемнело. Высоко в небе над самым мысом мерцала одинокая звезда. Нансен не отрывал от нее взгляда, она словно притягивала к себе, звала и утешала. Не богиня ли это родного очага посылает свою улыбку, следя за благополучным исходом смелого предприятия?

В унылом ночном сумраке «Фрам» настойчиво пробивался к самой северной оконечности Старого Света. Под утро он достиг этого заветного пункта.

Торжественный миг! На мачтах корабля взвились флаги, а из его единственной, почти игрушечной, пушечки прогремел троекратный салют. И как раз в это время склянки пробили четыре раза, и брызнули первые утренние лучи. Рассеялись чары колдуна Челюскина! Ледового плена, грозящего кораблям у этого места, удалось избежать. Путь на север был открыт.

Все участники экспедиции поднялись на ноги. В ярко освещенной кают-компании появились на столе горячий пунш, фрукты и сигары. По такому праздничному случаю начальник экспедиции провозгласил тост, он был краток и прост: "За ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!" Потом заиграл орган.

Так закончилось скромное торжество. Нансен слова полез в дозорную бочку, чтобы бросить прощальный взгляд на землю. Когда-то вновь ее доведется увидеть? Через год, два или три? Или никогда?..

В течение целой недели «Фрам» шел по чистой воде прямо на север. Во вторник девятнадцатого сентября Нансен сделал запись в дневнике: "Это самое прекрасное из плаваний, какие я когда-либо переживал. На север, все время на север с попутным ветром и с предельной скоростью, какую только способны дать наши паруса и машина. В открытом море, миля за милей, вахта за вахтой, по неизведанному пути. И льда в море становится даже как будто все меньше. Долго ли будет так? Шагая взад и вперед по мостику, я всматриваюсь все время на север, всматриваюсь в будущее. Но впереди все то же темное небо, предвещающее чистую воду. Теперь план мой подвергается решительному испытанию.

…Я готов спросить самого себя: не сон ли все это? Надо же встретить хоть какое-нибудь препятствие, чтобы оценить как следует успех! Так было в Гренландской экспедиции, так, видно, будет и тут.

Там мечта становилась действительностью,Здесь действительность становится мечтою".

Однако уже на следующий день мечты развеялись как дым! Утром, когда Нансен склонился над картой, вдруг почувствовался сильнейший толчок. Пришлось отвлечься от карты и выбежать на палубу. Там, сквозь густую пелену тумана, был виден лишь нос «Фрама», уткнувшийся в плотный лед, словно нарочно брошенный кем-то поперек дороги.

Только через два дня, когда разошелся туман, удалось осмотреться. Вокруг сплачивались льды. Мороз сковывал их воедино. По существу, тут для «Фрама» могла образоваться удобная зимняя гавань.

Ну что же, решил Нансен, в таком случае: добро пожаловать, льды!

Солнце с каждым днем опускалось все ниже, и температура постепенно падала. Надвигалась ночь, грозная, страшная полярная ночь.

Для всех вольных и невольных зимовщиков многомесячная арктическая ночь обычно бывала тяжким, а зачастую роковым испытанием. Множество людей становилось ее жертвами из-за цинги, уносившей в могилу каждого, кто заболевал этой неумолимой болезнью.

К счастью, цинга не рискнула ступить на палубу «Фрама». Блессинг, врач экспедиции, в эту первую зимовку «жаловался» на полную безработицу. Долгое время тщетно ожидая пациентов, он в конце концов с отчаяния принялся лечить собак. А при ежемесячных обследованиях здоровья участников экспедиции, ему ничего не оставалось, как только констатировать, что они становились лишь здоровее.