Джон Уорд - Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда. Страница 36

В Туринске мы наткнулись на сержанта Кольмэна, из Дургэмской легкой пехоты, единственного англичанина, который проделал путь из Архангельска с партией русских, отправившихся с севера для соединения с русской армией. Они проделали кружный путь, обходя уезды, занятые большевиками, а потому и не могли сообщить нам что-нибудь интересное. Вся партия под командой русского офицера в английской форме была прицеплена к моему поезду для отправки в Пермь, где их ждали инструкции тотчас же отправиться в Омск.

Рассматривая повреждения, нанесенные уличной борьбой во время взятия Перми, мы наткнулись на толпу красногвардейцев, которая перешла фронт у Глазова и сдалась генералу Гайде. Для переклички они были построены в колонну по четыре на рыночной площади. Я изучал их лица и общий вид, придя к заключению, что если мировой прогресс зависит от таких, как эти, то человечество стоит на очень скверном пути. Здесь были киргизы, монголы, татары, китайцы, смешанные с небольшим числом русских крестьян, рабочих и другого простонародья; среди них было довольно много «старых солдат», что их и делало страшными. Странная мысль пришла мне в голову-поговорить с этими людьми. Предложение, сделанное почти в шутку, было

Принято в серьез моим адъютантом, полковником Франком, который переговорил по этому поводу с комендантом станции, полковником Николаевым. Сначала тот встретил слова Франка враждебно, но, узнав сущность того, что я предполагаю изложить, согласился и назначил митинг на следующий вечер, 22 апреля, в б ч. в. Из всех митингов, которые мне довелось устраивать, это был единственный в своем роде. Большевистские солдаты стояли внимательно и слушали меня с большим интересом. Один или двое из них были матросами и кое-что, повиди-мому, понимали по-английски, что было видно из того, как они шептали своим соседям, передавая некоторые места моей речи. Госпожа Франк перевела ее в удивительной передаче. Когда она повторила мою картину неубранных полей, разрушенных домов, оскорбленных женщин и гибнущих детей, как результат не вражеского нашествия, а их собственных рук, междуусобия русских с русскими, слезы показались на этих испуганных лицах. Ясно было,-эти люди чувствовали, что их обманули, и охотно постарались бы загладить свои прошлые преступления. Некоторые добровольно предложили свою помощь Родине, чтобы поднять ее из опустошений, причиненных ими, и учинить правосудие над теми, кто ввел их в заблуждение; но полковник Николаев просил их не забывать, как велики1 их преступления, и сказал, что только время может излечить раны и смягчить горечь, причиненную их поведением. Некоторые из солдат заявили, что они вовсе не большевики по своим взглядам, но были принуждены стать солдатами красной армии, из которой не могли дезертировать, пока их деревни не были заняты армией Колчака, так как иначе все их семьи, удерживаемые как залог их хорошего поведения, были бы убиты. Последнее, по их словам, происходило бесчисленное количество раз, когда семьи находились в руках большевиков.

Ценность рубля в Перми была в этр время около одного пенса. Моим офицерам и солдатам платили па расчету 40 рублей за 1 фунт стерлингов. Лагерь пленных находился за 37а версты, и митинг продолжался час пять минут. Плата за переезд на дрожках была 100 рублей. Все остальное было в такой же пропорции. Например, обыкновенные папиросы-по рублю за штуку. Если бы я выкуривал в день два десятка штук или

угощал моих многочисленных посетителей, то половины моего полковничьего жалованья как не бывало. Тут что-то неладно с валютой, в результате чего офицеры находятся в состоянии бедности нисколько не лучшей, чем население, совершенно разоренное революцией. У меня нет средств для исправления этого, но весьма мало устраивает получать рубль по стоимости шести пенсов, а расходовать по расчету рубль за пенс. Чего же еще больше? Если бы мне платили стерлинги в золотой валюте, я мог бы получить за каждый фунт-рублей по 200 по местной расценке. Заработная плата при большевистском управлении была повышена, но цены были таковы, что одно из наших требований, направленных к Омскому правительтсву относительно рабочих, состояло в том, что заработная плата и цены должны быть в той же пропорции, как при старом порядке.

В мою задачу не входит описание жестокостей, какими опозорила себя пролетарская диктатура в Москве. Когда я не мог избежать в своем рассказе упоминания о них, я делал это без перечисления возмутительных деталей, которыми они сопровождались. История показывает, что невозможно воздержаться от этих эксцессов всякий раз, как страстями толпы сметены все устои гражданского порядка. Наши домашние революционеры должны заранее помнить об этом, а не после того, как началась революция. На них необходимо смотреть не как на случайность, а как на определенность, раз подорваны все корни правопорядка.

Большой митинг, устроенный нами в железнодорожных мастерских, произвел полную сенсацию. Факт, что англичане находятся в Перми, распространился до Омска, и четыре дня спустя появились там японская и французская миссии. Если французы прибыли туда для поддержания своего престижа, то приходится жалеть, что они не выбрали лучших агентов для этой цели. Я был приглашен на завтрак к очень почтенному представителю города господину Пастрокову с женой. Прибыв, я нашел милую даму в большом возбуждении. К ним заходил французский офицер и сообщил хозяйке, что только что прибыла французская миссия, состоящая из трех офицеров; что им необходимо занять три лучших комнаты, кухню и прислугу; что

никакая обстановка не может быть вынесена под страхом наказания из указанных им комнат, и тому подобное. Дама протестовала и сказала французскому офицеру, что даже большевики не требовали части ее маленького дома, когда узнали потребности ее семьи; но офицер заявил, что все неудобства будут уравновешены великой честью, оказанной ее дому присутствием офицеров французской армии. Было бы невежливо по отношению к доблестной французской армии повторить ответ госпожи Пастроковой. Это показывает только, как необдуманно посылать за границу негодных людей для представительства великой и галантной нации. Я естественно напомнил госпоже Пастроковой, что она русская, живет в своей родной стране, под управлением своего собственного правительства, и что она должна довести об этом случае до сведения русских властей, которые и обеспечат французскую миссию всеми удобствами.

Если вам не приходилось бывать в России, то вы не имеете никакого понятия о гостеприимстве. Гостеприимство наших пермских друзей было поистине русское, и я жалел, когда мы должны были уезжать. Господин Пастроков рассказал *мне следующий эпизод, относящийся к помощи со стороны Перми в борьбе с террористами.