Александр Бенкендорф - Записки Страница 36

Эти документы необыкновенно содержательны и важны, но до сих пор не включены в "научный оборот". Интересен мотив беспокойства и недовольства Императора Александра в связи с "отказом" Багратиона пробиваться через занятый авангардом Даву Минск. Для беспокойства у Императора все основания: обладая значительным численным превосходством, Даву может оставить против Багратиона часть войск, а сам устремится между русскими армиями на Смоленск! Но Александр переоценил возможности стратегического мышления французского командования, хотя сам обнаруживает замечательное стратегическое видение, "играя за французов". Багратион же действовал как генерал с огромным боевым опытом. Можно смоделировать за него возражения на упрек Александра за отказ от атаки Минска. Как бы ни был невелик авангард французов в Минске, он, Багратион, не может обрушиться на него значительными силами своей армии, находящейся на марше. Столкновение авангардов может затянуться, Даву притянет к Минску значительные силы, бой продлится, потери будут значительны. Вскоре у Салтановки под Могилевом так и было. В случае успешного прорыва через Минск Вторая армия имела бы в своем тылу массу вражеской кавалерии и оторваться от нее, даже с платовскими казаками, было бы сложно. С обозами и с ранеными, без связи с Первой армией идти к Борисову с перспективой переправы через Березину, имея "на хвосте" такого жесткого и цепкого противника, как Даву (самый сильный противник из числа наполеоновских маршалов в русском походе) - риск чрезвычайный, с малыми шансами на благой исход.

Александр I указывает Багратиону иную цель, иной пункт соединения армий - Смоленск. Эта цель была достигнута обеими армиями после тяжких боев Багратиона под Могилевом (Салтановка) и Барклая впереди Витебска (Островно). Багратион оказался прав в своем движении через Бобруйск. Даву имел задачу встретиться с ним и разгромить, а не решать "шахматную" задачу стратегического маневра на Смоленск, маневра столь эффективного, что им можно было бы выиграть у русских всю кампанию. Во встрече с Даву Багратион проявил лучшие качества полководца-стратега. Свой тактический неуспех пробиться через Могилев не удалось - он обратил в свою пользу. Энергия, с которой корпус Раевского атаковал позицию у Салтановки, дезориентировала Даву, он ожидал повторных, сильнейших атак, подготовился к ним и, как прикованный, сидел в Могилеве. Багратион же за завесой из казачьих полков Платова ушел другим берегом Днепра на Мстиславль и далее на Смоленск. Такие действия - выше победы со взятием знамен, пушек и пленных. Но и беспокойство Императора Александра о том, что направление Минск - Смоленск не прикрыто, заслуживает уважения.

Какую же роль играли Дрисский лагерь и, в целом, план Пфуля в той схеме действий, что была намечена русским командованием еще до вторжения неприятеля? Что такое Дрисский лагерь в той системе действий, что столь успешно была осуществлена, несмотря на чудовищное численное превосходство противника (правда, осуществили свой план "по второму варианту" соединением двух армий не в Витебске, а в Смоленске)?

Бенкендорф сообщает об обращенных к нему словах Александра I перед его первой поездкой к Багратиону: "Передайте князю, что верный своей системе, Бонапарт вероятно направится по дороге к столице и захочет устрашить Россию, наступая на Москву..." Это совпадает с опасением за возможное направление на Смоленск группировки Даву в письме Александра Багратиону. Но еще это и свидетельство того, что "система Бонапарта" была хорошо изучена в русских "верхах". Знали, что генеральное сражение с многими тысячами убитых, раненых и плененных, в котором Наполеон результативно и эффектно громит своего противника, в этой "системе" обязательно. Аустерлиц, Иена и Ауэрштедт, Фридланд, Ваграм нужны, как и занятые столицы, не только для реноме величайшего полководца всех времен, не только для славы, но и в качестве политического капитала, и в качестве средства психологического давления.

Судя по всему, русское высшее командование неплохо проанализировало все причины таких эффектных побед и пришло к выводу: в успехах Наполеона-полководца огромную, а иногда и решающую роль играет разведка. Так было и до Наполеона (Массена в 1799 году разгромил Римского-Корсакова при Цюрихе за считанные дни до прихода Суворова). Так было при Ульме. Аустерлиц был, по существу, следствием полной осведомленности французского главного штаба о всех намерениях союзников по пресловутой вейротеровской диспозиции. При Иене и Ауэрштедте также все было заранее известно о действиях пруссаков. Но когда подобной информации нет и когда противник не только упорен, но и способен маневрировать не под его диктовку, Наполеон чувствует себя не столь уверенно. А особенно неуверенно, когда маневрирует его противник нешаблонно, талантливо. Так было при отступлении армии Кутузова от Бранау до Ольмюца в 1805 году, так было при Пройсиш-Ойлау в 1807 году, так было при отступлении корпуса сэра Джона Мура к Ла Корунье в 1808 году.

За считанные месяцы были созданы новые системы русской разведки и контрразведки. Благодаря им стало известно многое о противнике. Но они также могли распространять и дезинформацию, что было не трудно, ибо Россия была наводнена наполеоновскими агентами. Исполнение "плана Пфуля" в виде строительства Дрисского лагеря (что стоило немалых средств), в виде соответствующих писаных распоряжений, следование соединенных корпусов Первой армии к лагерю - все это должно было убедить французов в том, что русские действуют "по Пфулю". Эта видимость создавала желаемую иллюзорную перспективу для Наполеона. Не надо поодиночке давить русские корпуса в приграничной зоне.

Пусть сконцентрируются в нелепом лагере, построенном по плану академического чудака. Впереди их окружение в этом лагере и разгром, победа выше Ульма и Аустерлица. А багратионовскую армию, которой эти пигмеи хотели угрожать тылам его войск, направленных на лагерь в Дриссе, легко уничтожить, направив против нее всего четвертую часть от главной группировки армии вторжения.

Убежденность в том, что противники - кретины, способные только повторять одни и те же ошибки из кампании в кампанию и совершать новые, подвела французский главный штаб и излишне самоуверенного полководца. Работа по дезинформации противника русскими проделана была огромная, но "убеждать" его в том, что "план Пфуля" - это серьезно, было огромным риском. Дрисский лагерь был использован для полного сосредоточения вынужденно разбросанных в начале кампании корпусов Первой армии и для выхода на правый берег Западной Двины, следуя по которому через Полоцк, можно легко достичь Витебска, куда из Борисова придет Багратион. Дрисский лагерь полностью оправдал затраты на его строительство. Корпусы Первой армии собрались в Дрисском лагере, до того мало тревожимые французами, и без помех перешли на правый берег Западной Двины. Оставление лагеря было для Наполеона неожиданным{*44}. Началось упорное, яростное преследование Первой армии, произошли кровавый бой у Островно и другие боевые столкновения.